Коллекция Энни Мэддокс - Шарлотта Брандиш

– А вы когда-нибудь летали на воздушном шаре, мисс Адамсон? – пищала кукла.

– Очень мило, что вы спросили, леди Аннабель. Весной я каждое утро поднимаюсь на нём к солнцу и протираю его от пыли бархатной тряпочкой, чтобы оно ярче сияло.

– А как вы думаете, из чего феи пьют чай?

– Ну конечно, из яичных скорлупок фазаночки, – очень серьёзно ответила Оливия. – А к чаю у них подают бузинное вино и пирожные из фиалок.

– А вы… Вы когда-нибудь видели призрака? – набравшись храбрости, вне очереди и с места, что было явным нарушением правил, выкрикнула Эмили со светлыми косичками и покраснела.

Ответить Оливия не успела.

Энни Мэддокс, сама бледная, точно привидение, отошла от окна и медленно приблизилась к столу. Те, кто сидел спиной к ней и не мог видеть её лица, продолжали дурачиться и смеяться, но, заметив ужас на лице остальных, замерли.

– Мисс Мэддокс, вам плохо? – Оливия так встревожилась, что обратилась к ней по фамилии. – Проводить вас к доктору Гиллеспи?

Энни видела, как шевелятся губы Оливии, как округляются глаза детей, как валится на пол глупая, дурацкая кукла и Мисси пятится к стене, прижимается спиной к обоям с розовыми загогулинами, похожими на извивающихся в агонии дождевых червей. Тень всё приближалась, и усиливался шум в голове, перекрывающий все звуки – гудящий, шершавый, колючий, невыносимый. Громче, ещё громче – Энни заткнула уши, но он не исчез. Ударила себя по виску, со всей силы, кулаком – но шум не хотел её покидать.

Тогда она принялась методично швырять в стену чашечки от парадного сервиза. Пустые лопались с тонким звоном, полные чая оставляли на обоях безобразные кляксы, в каждой из которых ей виделся собственный шрам. Шум начал стихать, но ничей голос всё равно не мог прорвать его защиту, и Энни, не обращая внимания на сгрудившихся за спиной Оливии детей, принялась за блюдца. Что-то попалось под ноги, она едва не запнулась – но это была всего лишь леди Аннабель. Схватив её за ногу, обутую в лайковый башмачок, Энни швырнула куклу в стену и выбежала из комнаты, задев плечом дверной косяк и даже не ощутив боли.

Оцепенение рассеялось. Дети выбежали в коридор и ссыпались горошинами по лестнице вслед за Энни. В разорённой комнате леди Аннабель остались только Оливия и Энди Купер, который как ни в чём не бывало уселся на стульчик и принялся грызть лимонное печенье.

Медлить было нельзя, но и упускать такой случай тоже. Оливия быстро подобрала брошенное письмо и сунула его в карман. Затем, взглянув на мальчика и убедившись, что тот по-прежнему равнодушен ко всему происходящему, самым непочтительным образом схватила леди Аннабель за мягкое тряпичное тельце. Кукле повезло – её хрупкое фарфоровое личико уцелело благодаря молниеносной реакции Мисси, чего нельзя было сказать о нарядных одёжках, облитых чаем и молоком.

Перевернув леди Аннабель на живот, Оливия нашла у неё на шее завязки, хитро спрятанные под светлыми кудряшками, и потянула за них. Однако голова куклы крепко сидела на мягких плечиках.

– Ну, давай же! – страстно шептала Оливия, навалившись на многострадальную куклу и стараясь как можно быстрее открутить ей голову. Внизу явно разгорался нешуточный скандал, оттуда через открытую дверь и лестничный пролёт доносились пронзительные выкрики и гул голосов, да и Энди, опустошив блюдо с печеньем, поглядывал на всю эту возню с нехорошим интересом.

Наконец, голова леди Аннабель отделилась от тела, но всё было напрасно – она оказалась пуста. Оливии пришлось потратить ещё несколько минут на то, чтобы вернуть её на место, и, когда она вновь навалилась на куклу, что-то ощутимо кольнуло ей локоть.

Под кукольными одёжками её ждал сюрприз: на спине леди Аннабель обнаружился грубо распоротый шов, скреплённый раскрывшейся булавкой. Таких булавок во всём мире было только две – кривоватых, из плющеной проволоки и с синими бусинами от дешёвенького ожерелья Изабеллы в качестве украшения. Когда-то давно Филипп скрутил их из шляпной сетки для себя и сестры, и много лет они служили близнецам напоминанием о погибшей матери.

Оливия запустила руку в прореху, но не обнаружила ничего, кроме комков серой ваты. Тайник, если он таковым и являлся, был опустошён кем-то другим. Наскоро приведя куклу в порядок, она вернула её в плетёное креслице, подхватила Энди, который ловко, как обезьянка, стиснул её руками и ногами, и побежала вниз, туда, откуда доносились пронзительные крики Энни Мэддокс и недвусмысленный звон стекла.

Глава тринадцатая, в которой мистер Бодкин в высшей степени ошеломлён эффектом собственных интриг, злополучная пишущая машинка отправляется в утиль, а мисс Эппл продолжает сражаться за Сент-Леонардс

На месте дальнейших событий Оливия отсутствовала не более пяти минут, но когда она влетела в кабинет директрисы, то застала там настоящее побоище.

Всюду валялись обрывки бумаги, стол усеивали осколки стекла и гипса, и на ковёр капали чернила из разбитого письменного прибора. Изречение «Спасаем, чтобы быть спасёнными», висевшее на стене, оказалось разодрано в клочья, бюро перевёрнуто.

Энни, корчившаяся в пламени объявшего её безумия, методично крушила тростью директрисы хлипкий секретарский стул и дышала тяжело, с присвистом, как астматический больной во время припадка. Кричать она уже не могла – и лишь горловые, звериные вопли продолжали сотрясать её грудь.

Покончив со стулом, Энни переключилась на пишущую машинку и лупила по ней крепкой буковой тростью с таким остервенением, будто имела к несчастной личные счёты. Оливия и сама недолюбливала механическую упрямицу, никак не желавшую ей покориться, но такого бесславного конца фрау Дюрабель13, как прозвали машинку в приюте, конечно же, не заслуживала.

В дверях сгрудился весь персонал Сент-Леонардса, включая и доктора Гиллеспи, и кухарку, и на лицах присутствующих читались растерянность и беспокойство. Дети толпились в коридоре, самые отважные заглядывали в кабинет, хотя внутрь никто из них не входил.

Наконец, трость выпала из рук Энни. Расправа над печатной машинкой лишила её последних сил, и на смену ярости пришли сухие рыдания. Девушка упала на колени, обхватила себя руками и принялась раскачиваться, словно баюкала своё тело, терзаемое невыносимой болью.

В этот момент мисс Эппл сочла, что худшее миновало.

– Энни, милая, иди ко мне! – директриса бесстрашно направилась к девушке и попыталась помочь ей подняться. – Всё позади, милая, всё хорошо! Мы во всём разберёмся, всё поправим, всё пройдёт, всё наладится, вот увидишь…

Это было ошибкой. Распрямившись, точно пружина, Энни оттолкнула мисс Эппл, и та