Лицом к солнцу - Лесли Вульф

— Фамилию я где-то слышала.

— Джон Далер, отец Мэттью, застройщик в третьем поколении. Знаете пятизвездочные отели в Майами-Бич, прямо за Оушн-Драйв? Именно те, что предлагают номер за 250 баксов за ночь, и все равно у них отбоя от клиентов нет? Так вот, ему принадлежит весь тот участок. Гостиничный комплекс, несколько многоэтажек и ресторанов. Его семья купила эти земли практически задарма после Великой депрессии.

— Но именно этого мы и ожидали. Все в соответствии с психологическим портретом нашего несуба. Богат, гибкий рабочий график, вхож в высший свет.

— Подождите, я еще не закончил. Мать Мэттью, Эдвина Фельдман-Далер — генеральный директор и основатель «Глобал риск венчерз», международной страховой корпорации. Она попала в список ста богатейших людей раньше мужа. И при каждом удобном случае хвастается, что владела собственным самолетом еще до знакомства с Джоном. По слухам, та еще стерва, а великий и ужасный Джон Далер у нее под каблуком. Конечно, это сплетня, гуляющая по соцсетям, но я как-то видел ролик, где миссис Далер говорит, что гораздо могущественнее своего мужа, а тот сидит и кивает. Очевидно, в адрес муженька она в выражениях не стесняется. Да и в адрес кого угодно, если на то пошло.

— Ну, так и что? — отозвалась Тесс, несколько раздраженная тирадой Фраделлы. Она презирала копов, которые пресмыкаются перед состоятельными подозреваемыми из страха потерять работу. Такое случается: родители — богатеи, а сынок — садист-психопат. В сущности, ничего из ряда вон выходящего. Просто нужно быть смелее.

— Их, как это происходит всегда, прикроют крутые адвокаты. И мы уже будем не расследование вести, а отбиваться от исков и жалоб.

Жалобы… Это очень скверно. Пирсон точно не придет в восторг, если на нее накатают еще несколько штук. И все же чутье подсказывало Тесс, что она напала на верный след.

— Давайте накопаем на этого парня все, что только можно. Фейсбучные странички, скандалы, сплетни, выпускные альбомы и прочее. Помните про аналитика, что мой шеф выделил нам в помощь? Я давала вам его телефон. Позвоните ему и попросите заняться этим. Причем срочно!

— Понял, — отозвался Фраделла.

Без всякого предупреждения, под аккомпанемент гудков и проклятий, Тесс резко развернулась.

— Какого черта? — нахмурился Мичовски, вцепившись за поручень.

— Детектив Фраделла, распечатайте несколько фотографий Мэттью и немедленно присоединяйтесь к нам в клубе. Займемся настоящей полевой работой.

— Понял, — повторил тот и отключился.

— Эй, погодите-ка, — запротестовал Мичовски, — мы не можем пойти в клуб и показывать его фотографии, будто это обычный преступник. Он как пить дать прознает, и тогда нам конец.

— Иначе нельзя, Гэри. Просто нельзя.

33. Эверглейдс

Флоридский Эверглейдс, особенно в сумерки, не самое гостеприимное место. И редко кто отважится туда сунуться. Да и сам этот коварный край, родина орд кровососущих насекомых и прожорливых хищников, действенно отваживает визитеров. И если мелкие крылатые твари способны лишь всерьез испортить кожу, то встреча с одной из немногочисленных, но смертельно ядовитых змей, огромным питоном или трехметровым аллигатором может закончиться трагическим исходом. Сюда, в Эверглейдс, отваживаются наведываться лишь опытные или безрассудные — хотя последние, как правило, уже не возвращаются.

Мэттью Далер знал Эверглейдс как свои пять пальцев. Ему нравилась его уникальная атмосфера — в этом болотистом краю он все еще мог напороться на противника, способного бросить ему вызов. Таких вещей оставалось в его жизни все меньше. Островок тропического леса бурлил жизнью, щебетал, шипел и чирикал, шуршал папоротником, следил за ним узкими вертикальными зрачками над поверхностью стоячих вод.

Мэттью буквально упивался Эверглейдсом, где любая беспечность может стоить жизни. Охотиться на болотах необходимо с величайшей осторожностью, а навыки выслеживания местной живности приобретаются годами упорных тренировок.

Тем вечером, медленно и бесшумно продираясь по густому лесу, готовый в любой миг атаковать, он намеревался добыть черного медведя. Сезон охоты на это животное был временно закрыт, но Мэттью плевать хотел на всякие там постановления. Он был охотником, истинным охотником, какими являлись его предки тысячи лет назад. Когда Мэттью хотелось ощутить пьянящий аромат свежей крови, он выбирался из специально оборудованной пещеры и отправлялся сюда, вооруженный лишь луком со стрелами и ножом.

Никакого огнестрельного оружия. Никогда. Оно только портит удовольствие от убийства. Огнестрельное оружие шумное и напрочь лишено изящества. С пушкой любой идиот уложит медведя, нажав на курок. Но это не по нем. Ему нужно подойти к зверю, подстреленному из лука, видеть его агонию, присутствовать при его последнем вздохе и только тогда вытащить окровавленную стрелу.

Солнце склонилось к самому горизонту, сумерки в лесу сгустились. Мириады насекомых и мелких тварей исступленно верещали, вероятно отстаивая свое право на жизнь и территорию. Мэттью медленно продирался вперед, стараясь пореже вдыхать пропитанный болотными миазмами воздух и фиксируя каждый шорох, каждый шелохнувшийся листочек, каждый новый крик.

Медведь, не выдававший себя на фоне всеобщего шума ни единым звуком, находился где-то рядом. Мэттью это чувствовал. Медленно и совершенно бесшумно он поднял лук и наложил стрелу, изготовившись одним движением натянуть тетиву и тут же ее отпустить. Да, зверь совсем близко. Он ничего не подозревает — это его дом, его мир. Он безопасен. Так когда-то думал и сам Мэттью.

Он выжидал, разглядывая густые заросли, а память обрушивала на его сознание образы давно минувших дней. Знакомые голоса, без устали выплевывая слова — одно за другим, одно за другим, — спорили на протяжении многих часов и не приходили к согласию. И следом за ощущением бессилия — самого невыносимого чувства, что Мэттью доводилось испытывать в жизни — настал момент, когда ему пришлось признать поражение в упорной битве, теша себя надеждой, что войну он все-таки выиграет. Однажды.

Способностью причинять ему страдания обладало не так уж много людей — точнее, крайне мало. А если по правде, один человек. Но она доставала его — и так мучительно, что саднило при малейшем воспоминании. Глубокая рана никогда не переставала кровоточить. Штука в том, что Мэттью не переносил запретов. И все же она бесконечно твердила «нет», затыкая его снова и снова, и каждый раз он вынужден был уступать. При мысли, что о его поражениях может кто-то узнать, Мэттью охватывало чувство непереносимого стыда, позор и унижение доводили его до исступления. И он мечтал, что однажды заставит ее заплатить за все.

Этот момент неумолимо приближался, но пока ему приходилось выпускать пар, наслаждаясь страданиями других. Впрочем, эти развлечения, эти убийства — довольно жалкая компенсация за то, что он вынужден