Нулевой день - Рут Уэйр

Мне точно дали пощечину. Хотя это объясняло, почему полиция заявилась в «Сансмайл» одновременно со мной. Ведь о своем плане я рассказала только Хел.

Меня предали. Однозначно не Хел.

Кровь в жилах леденела. И все же я решила убедиться.

«Хел, глупый вопрос, но как звали твоего медвежонка из детства? Большого, синего?»

Долгое-долгое молчание.

«Джеки, все нормально?»

«Да, только напиши, Хел. Как его звали?»

Опять тишина, но ответ пришел быстрее:

«Слушай, да не помню. Сто лет прошло. Синеглазик?»

Меня словно током ударило, я даже щеку прикусила. Будь моя воля, выбросила бы телефон из окна. Но, во‑первых, оно не открывалось, во‑вторых, мобильник мне еще понадобится.

В дверь постучали, а я не обратила внимания. Смотрела на экран в ужасе и отвращении.

«А что?» – пришел запоздалый вопрос.

Поздно. Я все поняла.

Плюшевый мишка был гордостью и отрадой Хел. Она каждую ночь брала его в кровать целых шестнадцать лет, и даже потом мишку не выбросили, а отправили на почетную пенсию на шкаф. Когда разбирали вещи в родительском доме, Хел забрала его с собой в числе немногих дорогих сердцу мелочей. Теперь мишка сидел на шкафу в комнате Китти и Милли. Хел ни при каких обстоятельствах, кроме разве что комы, не забыла бы имя Василька. Даже мне оно врезалось в память: помню рев «Я уронила Василька!» каждую ночь, когда он падал со второго яруса кровати, постоянные споры с родителями, можно ли взять его с собой на каникулы, и если можно, то как везти – в чемодане или на руках; страшный день, когда он потерялся в лондонском метро. Хел никак не могла забыть его имя, это бред. Уж скорее имя Роланда вылетело бы из памяти.

Хотелось плакать, но слез не было.

«Я все знаю. Можешь не притворяться».

Молчание.

«Не поняла?»

«Я все знаю, Коул, хватит».

Долгая тишина, а потом звонок.

В дверь постучали сильнее.

– У меня тут ребенок на стену лезет!

Я сняла рюкзак с крючка, открыла и виновато улыбнулась хмурой женщине с маленьким сыном. Потом отошла в дальний конец старомодного тамбура. Окно стояло нараспашку, но закрывать его я не стала, пусть шум заглушает разговор.

Как только заперли дверь туалета, звонок прекратился. Я собиралась уже перезвонить, но в голову пришла идея получше. Порылась в кармане и вытащила стикер с номером из базы данных «Сансмайл».

Глубоко вдохнула и позвонила по нему через «Сигнал».

– Ты не понимаешь, – дрожащим голосом оправдывался Коул, и впервые со смерти Гейба меня не ранило сходство их голосов. Я чувствовала лишь отвращение и поражалась собственной глупости. С чего я взяла, что Коул говорит, как Гейб? Ничего подобного.

– Прекрасно понимаю, – неестественно спокойным голосом ответила я, чтобы не сорваться на крик. – Зачем, Коул?

– Нет, не понимаешь! Я этого не хотел. Только пытался тебя защитить!

Я не нашла слов. Потом они явились сами, и я выплюнула их с такой яростью, что даже себя поразила:

– Будь ты проклят!

– Ты не знаешь, с кем связалась.

– Лживый, подлый убийца… – Я подыскивала достойное его слово. – Мразь. – Теперь голос дрожал почти так же, как у него. – Вот с кем я, к несчастью, связалась. Как ты мог? Он был твоим лучшим другом!

– Дураком он был! – с неподдельной болью воскликнул Коул. – Я его предупреждал, а он уперся. Думаешь, я во всем виноват? Я совсем этого не хотел. Я сделал все что мог, пытался защитить тебя, между прочим! Спасать Гейба было поздно.

– Ты меня не защищал, а подставил, дебил! – едва не кричала я во весь голос, но спохватилась и снизила его до язвительного шепота. – Оформил страховку ради меня, как же! Да никакие деньги не исправят смерти Гейба! Ты не защитил, а предоставил полиции улики против меня! Только не ври, что об этом не подумал!

– Конечно, подумал, – прорычал Коул. – В тюрьме тебя не убьют, идиотка!

– Кто? О ком ты? Кому надо убивать Гейба и тем более меня?

– Не могу сказать. – Гнев и боль исчезли из его голоса, уступив место страху.

– Коул, богом клянусь, я записываю разговор. Если не мечтаешь засветиться в «Твиттере», немедленно отвечай!

– Нет! – завопил он, точно коснулся оголенного провода. – Господи, Джеки, ты нам обоим смерти хочешь?

– Тогда говори!

– Пойми. Нас. Убьют, – медленно и четко произнес он каждое слово, будто разговаривал с ребенком. Мне показалось, он не столько поучал (хотя допускаю), сколько сдерживал дрожь в голосе. – Ясно, Джеки? Меня убьют за то, что рассказал, тебя – за то, что знаешь.

– А. Мне. Плевать, – злобно отрезала я, подражая его тону. – Ясно, Коул? Я потеряла единственную любовь. Мне глубоко насрать, если мне самой перережут горло. К слову, я бы даже обрадовалась. Мне надо выяснить, кто убил Гейба. Если меня убьют заодно, пусть!

Повисло долгое молчание. Очень долгое. На другом конце провода я слышала прерывистое дыхание Коула. Возможно, он впервые по-настоящему понял, как далеко я готова зайти.

– Не могу сказать, кто это, – еле слышно ответил он. – Не знаю сам. Но скажу, почему.

– Ладно. – Начался дождь, капли брызгали мне в лицо. Я закрыла глаза, по носу стекали холодные струйки. Похожи на слезы, только не дают облегчения. – Почему?

– Твою мать, – метался Коул. – Слушай, может, поговорим лицом к лицу?

– Издеваешься? – ядовито рассмеялась я, и смешок болью отозвался в боку. Я прижала ладонь к ране. – Чтобы снова сдать меня полиции? Это ты им рассказал про «Сансмайл», правда? Наверное, посмеялся от души, когда я все выложила Хел. А полиция не тебя выследила, а приехала по твоему звонку, да?

– Я пытался тебя защитить! – в отчаянии воскликнул Коул, и, как ни странно, я почти ему поверила. Почти. – Прошу, Джеки.

Нет, хватит.

Коул предал Гейба, а потом меня – снова, снова и снова.

– Коул, клянусь, если ты сейчас же, сию секунду, не расскажешь мне все, я застримлю этот разговор в «Твиттере» Гейба. Разошлю во все серверы на «Дискорде», к которым он присоединился, опубликую на «Реддите», начну трансляцию на «Твиче». И везде укажу твое имя. Понятия не имею, сколько там человек, один «Твиттер» читают почти сто тысяч. Уверена, среди них есть и твои подписчики. Хочешь, чтобы они узнали о твоем участии в убийстве лучшего друга?

– Сука! – крикнул Коул, я даже телефон от уха отодвинула. Послышалось неразборчивое мычание. Кажется, он плакал. Затем произнес дрожащим от злости голосом. – Слушай, Джеки, если не успокоишься, если хоть одной душе расскажешь…

– Нечего запугивать, – холодно отрезала я. – Меня одно