Когда она вернулась - Люсинда Берри

сохранял спокойствие и оставался бесстрастным. Но не сегодня. Его лицо побелело. Одной рукой он потирал подбородок, другая же нервно подергивалась, хотя Уилл старался стоять смирно в ожидании того, что должно было произойти дальше.

– На каждой церемонии будут действовать одни и те же правила, – Абнер заговорил, как дрилл-сержант[8]. – Пока не родишься заново, Царства не увидишь. – Абнер обратился к Уиллу: – Ты готов?

– Да.

– Тогда, как мы уже обсуждали, ты должен предстать перед Господом обнаженным.

Уилл через голову стащил футболку и бросил ее на землю, а затем расстегнул штаны и снял их, оставшись в одних трусах. Наконец он переступил и через свое белье. Из уважения к Марго я отвела взгляд.

– Иисус сказал Никодиму, что человек не может вернуться в утробу матери и родиться заново, однако Господь призывает нас сделать именно это.

Взгляд Абнера сканировал пространство под навесом, пока Уилл готовился. Улегшись поперек ковриков, Уилл стал похож на большую букву «Т». Затем он скрестил руки на груди. Тело Уилла сияло от выступивших на коже капелек пота. Абнер и Кит вынули откуда-то мешок темной материи, и натянули на голову Уилла, а затем накрыли его сверху одной из наших плотных черных простыней. Они подоткнули ткань со всех сторон, а потом расстелили другую простынь и перекатили Уилла на нее. Они продолжали закатывать его в черную ткань, пока Уилл не оказался туго спеленат – так, что невозможно было пошевелиться, и наружу торчали только его ступни. Тогда Абнер с Китом перенесли Уилла обратно и уложили его во всю длину ковриков.

– Пока не родишься заново, Царства не увидишь.

Кивнув Киту, Абнер опустился на колени рядом с Уиллом и надавил на него обеими руками.

– Начинаются родовые муки этого перехода! Узрите же, как я делаю из старого новое! – вскричал Абнер. Передвигаясь вокруг Уилла, Абнер давил на разные участки его тела. Я не могла расслышать, что он при этом напевал себе под нос. Кит присоединился к Абнеру, опустившись на колени рядом с Уиллом. Тело Уилла извивалось под тяжестью этих двоих. Как он вообще мог дышать?

– Давайте, все вместе, – приказал Абнер. Мы окружили тело Уилла, толкая, давя и тыкая. – Давите сильнее! Вы недостаточно сильно нажимаете. Дайте ему почувствовать родовые муки. Борьбу. Давайте же, все вы. Вы должны лучше стараться.

Все стали двигаться быстрее. Руки были повсюду. Вокруг меня колыхалось море человеческих тел.

– Отрекись от прежней жизни! – вскричал Абнер.

И мы потянули вслед за ним.

– Отрекись от прежней жизни! – завывали мы уже громче. Все толкались, как озверевшая толпа на рок-концерте. Они тянули меня в гущу.

– Ты должен отыскать свет. Двигайся к выходу! Оставь свою тьму позади, – голос Марго возвысился над всеми остальными.

Уиллоу схватила меня за руку. Я опустила взгляд. Лицо ее было бледно, а ресницы склеились от слез. Я покрепче сжала ее ладонь и уже не отпускала.

– Мне нечем дышать! Нечем дышать! – кричал Уилл.

– Ты почти там. Вот и переход. Иди же вперед! Продолжай двигаться!

Абнер снова сделал нам знак.

– Ты сможешь это сделать! – ободрительно закричали мы.

Тело Уилла корчилось и подпрыгивало. Внезапно сквозь черную материю прорвалась его рука, проделав дыру в ткани. Все завизжали и захлопали, словно кто-то только что занес победный тачдаун в матче Супербоул. Марго ринулась вперед, чтобы помочь Уиллу выбраться, но Абнер оттащил ее.

– Не тронь его. Он должен пройти через это сам.

Уилл смог вытащить вторую руку. Затем, как какое-нибудь чудовище, он принялся протискиваться в образовавшуюся дыру всем телом. Простыня лопнула. Сбросив с себя остальные покровы, Уилл перекатился на четвереньки. Его накрыла рвота.

– Добро пожаловать в Царство, – объявил Абнер.

Глава 24

Эбби

Сейчас

Мой желудок нервно сжался, когда я постучалась в мамину дверь. Этой ночью я переживала даже сильнее, чем когда постучалась в ее дверь впервые, потому что сегодня я принесла свою скрипку. Мама начала играть на скрипке в старшей школе и играла почти все годы в колледже. Папа говорил, что музыка делала ее счастливее, чем что-либо другое, и он не преувеличивал. Одним из моих излюбленных занятий был просмотр записей ее старых выступлений. Когда я засмотрела пленки почти до дыр, папа переписал их для меня на диски. Я любила наблюдать за ее игрой. Мамины глаза будто следовали в танце за музыкой. Ей удавалось извлекать из своей скрипки такие звуки, что казалось, будто та плачет от восторга.

Принести скрипку было смелым решением. Я понятия не имела, как она отреагирует, но я устала вечно находиться в тяжелой атмосфере серьезности. Мама редко улыбалась, а когда это случалось, то скорее походило на гримасу боли, а ее глаз улыбка и вовсе не касалась. Я надеялась немного ободрить ее своей игрой.

Мама открыла дверь и сказала:

– Входи.

– Спасибо, – отозвалась я, проходя в комнату мимо нее.

Она тут же заметила скрипку и вытаращила глаза.

– Ты играешь?

– Играю, но не очень хорошо. Звучание даже рядом не стояло с твоим.

Здесь не важно было, сколько времени я посвящала практике, – моя игра никогда не могла сравниться с тем, что делала она. Музыке нужна была душа, а я ее не вкладывала. Или не вкладывала так, как мама. Даже близко.

– Хочешь сыграть?

Ни секунды не колеблясь, она покачала головой.

– А ты сыграешь что-нибудь для меня?

– Конечно, – согласилась я, волнуясь сильнее, чем перед любым из собственных выступлений. По привычке погладив медальон у себя на шее, как я делала каждый раз перед выходом на сцену, я улыбнулась неожиданной мысли – в следующий раз мне не нужно будет прикасаться к маминому изображению, чтобы казалось, что она рядом, потому что мама будет сидеть в зрительном зале.

Мама уложила Шайло в изголовье кровати и обложила с двух сторон подушками, чтобы посвятить мне все свое внимание. Быть может, через какое-то время она и себе позволила бы спать в кровати. Она устроилась посередине, скрестив ноги, а я прижала скрипку к подбородку. Сегодня днем я ее уже настроила, поэтому все было готово. Начав про себя отсчитывать ритм, я от души понадеялась, что не сделаю слишком много ошибок в произведении. Я в принципе стала учиться игре исключительно в память о маме, и теперь, когда она сидела на кровати прямо передо мной, меня охватило такое странное чувство! Передернув плечами, я стряхнула нервное напряжение и выпрямила спину. Во время игры я никогда ни на кого не смотрела. Иначе я бы переволновалась. Глядя на смычок,