Черный список Петроградки - Дмитрий Васильевич Подлужный

Максим нахмурился.

– А.Ф. – Фролов Александр. Есть хоть что-нибудь?

– Ну вот здесь начинается самое интересное. – Люда достала ещё одну папку. – Он числится в архиве как участник квартирной выставки 1983 года. Дом на Малой Монетной. Потом – тишина. Но в деле есть фраза: «Снят с учёта по факту утраты документации». Это редчайшее дерьмо, Максим. Обычно такое не пишут. Это – как если бы кто-то нарочно вычищал.

Максим взял лист в руки. Он был старым, пожелтевшим, с машинописным шрифтом и пометками ручкой. Внизу – подпись неразборчивыми инициалами и печать:

«Архив не подлежит оцифровке. Хранить бессрочно.»

Он поднял глаза.

– Люда. Ты видишь это?

– Вижу. Это не просто странно. Это как если бы кто-то методично убирал имена. И не вчера. А много лет назад. Уровень – серьёзный. Старые отделы, не публичные. Архивные манипуляции – это не газетку подделать.

– А если это – не один человек? Если это – структура?

– Тогда у тебя проблемы, Макс.

Когда он вышел из архива, снег начал падать медленно, словно пыль с потолка.

Он сел в маршрутку до Чкаловской, глядя в окно на заснеженные фасады. Каждое имя теперь звенело внутри, как колокол.

Фролов. Герасимова. Тимофеев.

Они не просто исчезли. Их стёрли.

А теперь, возможно, кто-то начинает стирать и тех, кто ищет их следы.

Глава 7. Письмо из прошлого

Максим вернулся домой в начале восьмого. Двор на Чкаловском был тих, будто весь город вымер или только затаился. На площадке пахло старым лаком и капустой из чьей-то кастрюли, чугунные перила – отполированы веками ладоней. Он поднялся на свой этаж, вставил ключ, но дверь не поддалась.

На коврике лежал конверт.

Бумага плотная, старая. Адреса нет. Только имя: «Максиму Лисовскому», написанное каллиграфическим, почти школьным почерком чернильной ручкой. Почтового штемпеля – нет. Кто-то подложил его лично. Возможно – недавно.

Он открыл дверь, бросил ключи, включил тусклый свет в прихожей и прошёл на кухню. Достал из шкафа банку «Черноголовка» с растворимым кофе, налил воды из-под крана, поставил кипятиться.

Потом уселся и открыл конверт.

Внутри лежала фотография. Старая, потёртая, с зазубренными краями, как полароид начала 80-х. На снимке – чёрно-белая группа людей, человек шесть-семь, стоящих у подвала типичного питерского дома. Над входом – номер: Куйбышева, 10, ныне – жилой фонд, а тогда, судя по дате на фото (в углу карандашом: март 1984) – ничем не примечательное здание.

Лица частично размыты, но один человек узнаётся.

На заднем плане, с сигаретой в руке, в кожаном плаще – Сергей Невзоров, тот самый арт-дилер, который пропал.

Но не это поразило Лисовского.

На обороте фотографии была подпись.

«Первые. Они знали про лестницу».

И всё.

Он отнёс фотографию к лампе. Осмотрел под углом. Бумага настоящая, старая. Пожелтевшая. На пальцах осталась пыль. Почерк – тот же, что в блокноте Невзорова.

Он запустил ноутбук, открыл базу адресных хозяйств. Куйбышева, 10. Дом 1912 года постройки, типичная парадная, четырёхэтажный, 28 квартир. Сейчас сдан в аренду под юридические фирмы и дизайн-бюро. Тогда – коммуналки. Но в 80-х в подвале, по данным техпаспортов, размещался «клуб художников-авангардистов», зарегистрированный при Доме Культуры Петроградского района.

Он набрал Люду.

– Мне нужно узнать, кто работал в Куйбышева, 10 в марте 1984. В подвальном клубе.

– Макс, ты зашёл глубже, чем надо.

– Это связано с Фроловым. Он мог быть на этом фото. Там – Невзоров, а он тогда только начинал. Кто-то собрал их вместе. И они исчезают по очереди. Кто-то вычёркивает их из реальности. Мне нужна вся инфа, что была по этой арт-группе.

– Есть подозрение, что ты ковыряешь мёртвое дело. И не факт, что оно когда-либо было живым.

– Именно. Мне и надо, чтобы ожило.

Максим перевернул фотографию снова.

«Они знали про лестницу».

Он вспомнил картину в галерее. «Лестница #4».

И вспомнил, как её текстура, будто жила, как звала в себя.

Впервые с начала расследования он почувствовал не просто напряжение – страх. Не бытовой, не полицейский. Настоящий, внутренний. Как будто его шаги вели в темноту, которую кто-то давно выстроил специально, ступень за ступенью.

Он открыл блокнот и записал:

Куйбышева, 10 – проверить.

Фото: март 1984.

«Первые». Кто они?

Что за «лестница» – метафора или конкретное место?

Что знал Невзоров и почему исчез?

В ту ночь он не спал. Слушал джаз из старого динамика – Майлз Дэвис, «Blue in Green». А фото лежало на столе, будто дышало.

Глава 8. Подвал

Утром шел мелкий снег, и в нем растворялись очертания Петроградки. Максим шёл пешком – от Чкаловской до Куйбышева, 10 было рукой подать. Он знал этот дом: угловой, с эркером, барельефом льва у входа и закопчённым кирпичом под окнами первого этажа. Старый доходник, переживший революцию, войну, ЖЭКовский ад и дизайнерские студии. Сейчас на первом этаже были какие-то бюро, внутри – офисные перегородки из стекла, но в подвал всё ещё вела отдельная дверь сбоку, закрытая на ржавый навесной замок.

Максим заранее договорился по левому каналу – через знакомого «брокера» коммерческой аренды. Сказал, что ищет помещение под «концептуальную арт-резиденцию». Это не вызвало ни вопросов, ни удивления – в районе таких становилось всё больше.

Ключи он получил без документов. «Смотрите, только не затапливайте – там труба слабая», – сказал посредник.

Замок скрипнул, как если бы не открывался с десяток лет. Дверь распахнулась внутрь. Сначала – резкий запах сырости и краски. Потом – темнота.

Он включил фонарик и вошёл.

Подвал оказался больше, чем он ожидал. Длинный коридор с двумя боковыми комнатами. Пыльный бетон под ногами, остатки старых баннеров, какие-то фанерные конструкции и тени от прежнего времени. Здесь действительно был «клуб художников» – он чувствовался, словно остаточный заряд.

В первой комнате – ничего, кроме старого стола и матраса в углу. Во второй – стены, исписанные чьими-то фразами и символами. Некоторые были свежими, какие-то – выцвели, но всё же читались:

«Глаз не видит, пока его не откроют изнутри»

«Изображение влечёт того, кто его не понимает»

«Пятая лестница – путь не наружу, а внутрь»

Максим замер. Лестница.

Он прошёл вдоль стены, водя по ней пальцами. Шероховатый бетон, местами – кирпичная кладка. И тут он почувствовал: в одном месте стена звучала иначе. Как пустота за гипсом.

Он взял со стола трухлявую металлическую трубу, начал стучать по стене. Спустя минуту гипс с краю начал осыпаться. Под ним – доски, прибитые изнутри.