Танец под золотой вуалью - Юлия Олеговна Чеснокова

знаю ли я её. На самом деле достоверная история была крайне скудна и малокрасочна, а всё, что делало её привлекательной и интересной в основном более поздние выдумки. Саломея была падчерицей царя Иудеи, и по наущению своей матери станцевала перед ним такой головокружительный танец с семью вуалями, что царь Ирод согласился выполнить любое её желание. Желанием этим была голова Иоанна Крестителя, который открыто обличал пороки царицы, за что та его и ненавидела.

Это всё кровавая историческая драма двадцати вековой давности, в которой танец был лишь эпизодом, сыгравшим свою роль, какую могла сыграть столь же прекрасная песня, великолепно приготовленное, божественно вкусное блюдо или какой-нибудь иной подарок, поразивший ум правителя. Большинство же знает этот момент именно из-за танца и благодаря нему. С тех пор за этой пляской твердо закрепилось звание самого соблазнительного танца в мире, после которого мужчины готовы на любые подвиги. Если правильно его исполнить, конечно. Достаточно сложно поэтапно скидывать с себя не чулки и кружево, а семь разноцветных кусков ткани, при этом, не теряя сексуальности. Ведь это восточный танец, а не стриптиз. К тому же, считалось, что скидывая последнюю вуаль, исполнительница готова отдаться тому, кому показывала представление. Саломея Джело оставляла при себе аж две: на бедрах и на лице. Не исключено, что небывалым интересом она стала пользоваться именно из-за этой таинственности.

Таинственность, как я убедилась, вообще сильно покоряет и притягивает. Так произошло и со мной, озадаченной и озабоченной той ночной кражей, которая произошла на моих глазах. Человек-тень, пошутивший над моими нервами, не выходил из головы, но, по истечению времени, стало казаться, что это был реалистичный сон, а не что-либо другое. Я уже стыдилась того, что рассказала по свежим следам детективам и следователям всё, как есть, как видела и как поняла сама. После того, как первое изумление отошло, я мыслила более трезво и не стала бы распространяться о неком демоне, прикарманившем ожерелья, да ещё нарисовавшем смайлик на витрине. Но было поздно и с моих слов в протокол всё так и записали. Кстати, когда полиция прибыла обследовать место — смайлика уже, разумеется, не было. Либо я не заметила, как он его затер, исчезая, либо он сам растаял. Либо, что тоже не маловероятно, ничего такого и не было, и я попала в плен сновидения, миража. И меня это не устраивало.

За неделю я дважды посетила тот ювелирный, при свете дня и в людской суете. Заходила внутрь, осматривалась, но не находила ничего подозрительного, что выдавало бы как можно было провернуть то дельце. Определенно подвох был, но в чем? Мысля по существу, я должна была признать, что списывать всё на духов и волшебство — это не профессионально. Да и выдвигая подобные теории, я получу насмешки со стороны мужчин-коллег, которые и без того относились к женщине в органах с усмешкой. Несмотря на то, что я работала не хуже, а порой и лучше них. Оставался почти последний вариант (или совсем последний?), что виденное мною было фокусом, иллюзией, как-то хитроумно обыгранной по сложному плану. В конце концов, за самыми путанными и сложными делами всегда стоял чей-то гений.

Мне хотелось бы посоветоваться с кем-то по поводу возможностей иллюзионизма, но вдруг я поняла, что кроме недавно приобретенного знакомого в лице уличного наперсточника не имею связей в мире Копперфильдов и Гудини. Неужели придется обратиться к мальчишке, чтобы выйти на кого-то, кто смог бы мне точно сказать: можно сделать такой фокус или нельзя? Я стала штудировать все ограбления, прошедшие по этому сценарию, чтобы знать, что спрашивать. Пусть это и не моё дело, я ведь не детектив, но та самая энигма[5] заворожила по самые почки.

Мои внутренние рассуждения прервались от обращения ко мне одного сослуживца из следственного отдела. Рядом с ним стоял известный певец, золотой голос Южной Кореи, дом которого вчера обчистили, как и предыдущие. Об этом тоже все уже были наслышаны и перемыли кости пострадавшего заочно. И вот, он перед моими глазами.

— Мэя, можно господин Чон Дэхён тут подождет детектива? Тот сейчас занят, там такая суета, что даже присесть негде.

Я смерила коллегу ненавидящим взглядом. Ну, конечно. Как только приходил кто-нибудь, кого нужно было отвлечь или чем-нибудь занять, сразу пригождалась я, словно женщины единственное для чего пригождаются, так это для развлечения!

— Я тоже занята. — проворчала я сквозь зубы.

— Ну, ладно тебе! — отмахнулся мужчина, усаживая на стул возле моего стола этого самого Чон Дэхёна. — Ты на дежурстве занята будешь, а тут отложишь дела на пять минут. Пообщайся.

Коллега скрылся, явно дав мне понять, что мои дела фуфло и ерунда по сравнению с занятостью остальных — мужской занятостью. В который раз я готова была бежать и рисовать постер с феминистическими призывами, требовать эмансипации и относиться к нам — девушкам — как к равным. Вместо этого я угрюмо посмотрела на Дэхёна.

— Очень жаль, что вас обокрали. — утыкаясь в экран компьютера тоном копа изрекла я.

— Ваши сожаления мне денег не вернут. — не менее холодно хмыкнул тот.

— А я и не та, кто должен их вам возвращать. — покосилась на него я, чувствуя, что сразу же пригнала к границе вежливости и расположение к себе убила за три секунды.

— А я у вас этого и не просил. — любезностью на любезность ответил молодой человек. Славно.

— Я думала, что вы милее. На экране, так просто прелесть. — уставилась я на него. Я не любитель смотреть телевизор, но сложно не знать поющего хиты, несущиеся из каждого утюга.

— На экране все прелесть. Что я должен, по-вашему, отходить там от сценария? Плохой был бы я артист. — Дэхён улыбнулся, изображая именно ту улыбку, которой светился со сцены. — В отличие от вас, я прелесть хотя бы где-то. На работе, например.

— Предпочитаю не лицемерить нигде. — вместо «хам!» выдала я. Вот он стервец! Никогда его песни больше слушать не буду, никогда! — Долго там ещё детектив вас не будет принимать?

— Я вообще-то больше жду своего адвоката. Не думаете же вы, что я сам стану тут давать показания? Он мой представитель. — Дэхён закинул ногу на ногу и оперся краем локтя о мой стол. Мне хотелось спихнуть его, но это было уже за рамками приличий, так что я просто отвернулась. — А вот и он! Хоть кто-то вовремя.

Невольно, моё лицо приподнялось вновь. В наш участок вошел редкий по отвратительности тип, которого я знала мельком, и большей частью по слухам. Одно то,