Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

— Я же сказал — вздор!

Пантюхов молча поднялся.

— Оформите, как следует, показания, — бросил он своим помощникам, уже выходя из кабинета. — Я скоро вернусь.

Но вернулся он не очень скоро.

— Все же решил задерживать? — с плохо скрываемым раздражением уточнил подполковник Ярцев, выслушав доклад следователя. Он был чуть ниже Пантюхова и разговаривая слегка откидывал назад голову.

— А что еще остается, если Филиппов начисто все отрицает! — Леонид Тимофеевич начал волноваться. — Костюм меховой брал, видите ли, с отдачей. А про деньги и слышать не хочет. На допрос я его чуть ли не силой притащил. Тут искренностью и не пахнет.

— А чем для тебя такое обращение с управляющим союзным трестом, в случае чего, запа́хнуть может, соображаешь? — резко оборвал его начальник.

— Да! — Пантюхов напряженно замер. — Я понимаю, на что иду, и готов нести любую ответственность.

— Ну смотри, — Ярцев с грохотом отодвинул стул. — Мое дело предупредить!

В кабинет капитана они вошли вчетвером (вместе с двумя понятыми). При виде подполковника Степан Григорьевич невольно приподнялся. Опередив его, встали Ветров и Курганов.

Ярцев круто повернулся на каблуках. Нарочито официальным голосом сообщил свою должность и звание, а затем как-то тускло и бесцветно объявил о задержании управляющего.

— Меня?.. — только и смог вымолвить внезапно побледневший, как мел, Филиппов. — Вы меня здесь в каталажку?! — высокие стены кабинета закачались у него перед глазами. Ему на секунду показалось, что он находится не в служебной комнате, а на дне глубокого узкого колодца.

Когда сержант подвел Филиппова к металлической двери его камеры, произошла небольшая заминка. Сержант уже распахнул дверь, приглашая задержанного войти, но Степан Григорьевич оказал неожиданное сопротивление. Лишь на секунду заглянув внутрь камеры, он вдруг, набычившись, встал на самом проходе и изо всех сил уперся руками в косяки.

— Не могу... не могу я! — хрипло и судорожно забормотал управляющий.

— Чего — не можете? — вежливо осведомился сопровождающий. Но не получив ответа, принялся отдирать руки Филиппова от косяков. Ему удалось, наконец, водворить Степана Григорьевича на отведенное ему для ночлега место.

Глава 27

Домой в этот вечер Пантюхов пришел позже обычного. Вешая форменный полушубок, неловким движением оборвал вешалку. Потихоньку ругаясь, чтобы не разбудить дочь, принялся неуклюже поднимать упавшую вещь с пола. Расстегнув китель, против обыкновения, долго не снимал его.

— Что случилось? — встревоженно, тоже вполголоса, спросила жена. — Ты сам не свой.

— Да так, по работе... — попробовал уйти от объяснений Пантюхов. Но вскоре и сам не выдержал натянутого молчания:

— Задержал я его все-таки, Нина!

— Кого? — Нина Евгеньевна выключила закипевший чайник.

— Московского шефа Боровца. Управляющего союзным трестом.

— Ой, Леня!.. — жена чуть не расплескала кипяток мимо фарфоровой чашки. — А что же Ярцев?

— Скрипя зубами дал согласие.

Нина Евгеньевна видела, что мужу нелегко дается разговор. Уж коли он решил с ней поделиться, значит, здорово припекло.

— Ну а что ты, собственно, так расстроился? — попыталась она ободрить мужа. — Задержал и задержал. Закон ведь не нарушаешь. Раз правда на твоей стороне — борись!

Мягкий говорок жены действовал успокаивающе.

— Видишь ли, Нина, — он с благодарностью погладил ее теплую гладкую руку. — Задержание управляющего союзным трестом только первый шаг. И я бы его, возможно, не делал, пойди Филиппов хоть в чем-то навстречу следствию. Но он опровергал даже то, что опровергнуть попросту невозможно. А это уже страшно. Бесчестный человек, облеченный такой властью...

Леонид Тимофеевич наконец-то снял китель.

— Ведь масштабы-то у него внушительные. Каждый взятый им рубль, наверное, тысячными потерями оборачивается.

— Тем более, ты справедливо поступил. Уголовный кодекс ведь не предусматривает различие по чинам. Он для всех один!

— Эх, Нина!.. — Леонид Тимофеевич прижал ее голову к своей груди. — Я сделал только один шаг. А следующий... Следующим, если чутье меня не обманывает, скорее всего должен быть арест управляющего.

— Так арестуй, — не задумываясь, откликнулась жена.

— А-рес-туй, — снова уходя в себя, медленно, по слогам повторил Пантюхов. — Легко сказать. А сделать? — он поудобнее устроился на табуретке и оперся плечами о прохладную кухонную стенку. — Да для ареста управляющего Ярцев потребует таких доказательств, каких не только я, а, пожалуй, и Шерлок Холмс не сумел бы сыскать. Еще бы! — Леонид Тимофеевич скривил губы, явно пародируя своего начальника. — Это ведь не карманник какой-то зачуханный, а руководитель союзного масштаба. Как же можно обидеть. Упаси бог!

— Смотри, конечно, Леня, — осторожно вымолвила жена. — Лишний раз ссориться со своим подполковником тебе тоже ни к чему. Может, и без ареста дело обойдется.

— Если бы обошлось, — глубоко вздохнул Пантюхов. — Я ведь крови не жажду. Сделал ошибку — признай откровенно. Да не все, к сожалению, признаются. Далеко не все.

— Жестокая все же у вас работа, — невольно вырвалось у Нины Евгеньевны. — Хватай, сажай! Что бы тебе в народном хозяйстве устроиться, жил бы как все люди.

Леонид Тимофеевич взглянул на жену.

— Можно, наверное, и в народном хозяйстве, Нина. Можно. Только я из милиции — никуда. А насчет жестокости... Тут ведь, как посмотреть. Глазами жулика — пожалуй, и впрямь жестоко покажется. А со стороны закона прикинуть — так кое-где и покруче бы взять можно.

— Ну, успокойся, успокойся, — пошла на попятный жена. — Я ведь так только — к слову. — Она поднесла к лицу мужа маленькое зеркальце. — Ты посмотри на себя. Совсем уже зеленый стал.

— Нельзя оставлять управляющего на свободе! — Пантюхов отстранил зеркальце. — Все концы спрячет и не одному подчиненному рот заткнет. А кто из нас прав, кто виноват, покажет следствие. Только оно. Ну и, конечно, суд, — закончил он, вставая.

Когда на следующий день рано утром Филиппова доставили из КПЗ в кабинет к следователю, Леонид Тимофеевич не сразу узнал его: изменилось выражение лица, куда-то девалась надменная, величественная осанка. Вместо крупного столичного руководителя, раздраженного никчемным вызовом к провинциальному следователю, перед Пантюховым сидел нашкодивший торгаш средней руки. Управляющий, видимо, и сам догадывался, какое он производит впечатление, и, по возможности, пытался взять себя в руки.

— Это же неслыханный произвол. Затолкать человека в камеру. Я хочу написать прокурору, — не