Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

— Краснеть не будешь, — уверял Юрий, обаятельно улыбаясь.

И действительно, жалоб на него не поступало. Но начальник управления автоматики, когда Степану Григорьевичу приходилось с ним сталкиваться, при расспросах о поведении сына на службе отводил в сторону глаза и отвечал весьма неопределенно: работает, дескать, помаленьку, работает, как все. Позднее Филиппов узнал, что, оказывается, сын частенько уходил с работы в служебное время, подолгу отсутствовал, прикрываясь будто бы полученными от отца поручениями.

И нынешней осенью, когда снова пришла повестка из военкомата, Степан Григорьевич не побежал по знакомым, теперь он уже страстно желал отправить Юрия в армию: может, хоть там ему малость вправят мозги. Сын обижался, видя «отступничество» отца. Закатывал истерики матери, но вынужден был подчиниться и на два года сменить штатский костюм на гимнастерку.

Из армии (хотя служил он совсем рядышком) вскоре домой посыпались письма: Юрий жаловался на суровый солдатский быт, частые простуды и почти в каждом письме просил денег. А вот их-то Степан Григорьевич высылать ему не хотел. Степану Григорьевичу вдруг показалось, что не будь ранее в распоряжении Юрия дурных денег, возможно, и не было бы всего остального.

— Сейчас полночь пробьет, — оторвала мужа от дум Елизавета Максимовна. — Давай и мы!.. — она протянула ему тяжелую бутылку шампанского, серьезно произнесла: — За нас с тобой, Степа, за Юрочку, чтоб служилось ему хорошо. — И, пригубив кипящее вино, вдруг добавила:

— Что-то сейчас Василий Иванович поделывает? В тюрьме, поди, шампанского не подадут. И откуда такая напасть на славного человека?

— Ты-то почем знаешь, что славный? — грубовато прервал жену Филиппов. — Ты же его и в глаза сроду не видела!

— Ну так что же, — усаживаясь рядом со Степаном Григорьевичем, вздохнула жена. — Видеть не видела, а по телефону сколько раз говорила. Уважительный мужчина, про здоровье сначала расспросит, про семью, а потом уж тебя подзывает. — Елизавета Максимовна разгладила на коленях праздничное шелковое платье. — Да ты сам везде его хвалил, сколько помню: на торжествах в тресте и в министерстве.

— Да, хвалил, — глухо откликнулся Степан Григорьевич. — Я и в органы похвальную характеристику представил, но...

— Что «но»?

Филиппов внимательно заглянул в темно-серые глаза супруги.

— Он ведь уже около полугода в камере. И его оттуда почему-то не выпускают. А тюрьма, — Филиппов как-то неестественно оживился, — тюрьма, Лиза, людей меняет. И кто его знает — тот ли Боровец, которого я знал, томится сейчас на нарах, или смутная тень его.

Глава 25

Нелегко дался Леониду Тимофеевичу этот вызов. Прежде, чем дать на него разрешение, подполковник Ярцев долго вчитывался в материалы последних показаний Боровца. Вызов Филиппова как свидетеля его не особенно смущал. Но признание бывшего начальника спецмонтажного управления (найдись ему веское подтверждение) выводило управляющего союзным трестом из разряда сторонних наблюдателей и давало немалые основания считать его потенциальным обвиняемым. А если так, то...

— Каковы твои планы? — поинтересовался Ярцев у капитана.

— Все будет зависеть от поведения Филиппова, Предубеждений к нему я никаких не имею.

— Хо-ро-шо, — нехотя выдавил Ярцев, — вызывай. Однако помни, Леонид Тимофеевич, спасая собственную шкуру, Боровец мог нагородить. Прикрыться кем угодно, лишь бы уйти от наказания. А Филиппов не та фигура, которую позволительно задевать необоснованными подозрениями.

Пантюхов отправил вызов. В общем-то ему не нужно было для этого никаких специальных разрешений: прерогатива следователя вызывать кого угодно, если того требует дело. Но не поставить руководство в известность он считал себя не вправе.

Филиппов приехал только через две недели, а за это время в спецмонтажном управлении произошло еще одно, трагическое, потрясшее даже уже уставших чему-либо удивляться сотрудников, происшествие. На третий день после встречи Нового года покончил с собой главный бухгалтер управления Арнольд Федорович Зауэр.

Тихими, малоприметными были проводы Арнольда Федоровича.

«...Был исполнительным, добросовестным работником.

Тянул на себе нелегкий воз, порой забывая и о личной жизни», — говорил в прощальном слове парторг управления. Морозова стояла, словно закаменев.

«Для всех нас останется непостижимой тайной его преждевременный уход из жизни», — закончил Покосов.

— И что ему не жилось? Не старый еще, — переговаривались сотрудники, возвращаясь с кладбища. — Видать, была причина.

Причина! Причину эту Светлана Андреевна знала. Накануне того трагического дня у нее состоялся разговор с мужем. Конечно, она не предполагала таких последствий. Но теперь уж ничего не поправишь.

Она пришла с работы раньше мужа. Хотела приготовить что-нибудь на ужин, но все валилось из рук. Мысли о Боровце не давали ей покоя. Ей почему-то казалось, что к Новому году его должны выпустить. Не убийца ведь он в самом-то деле. Не скроется, не убежит.

Но прошел день, другой, третий, а Василия Ивановича не выпускали. И она почувствовала, что нервы сдают. Полгода ожидания сделали свое дело. Если раньше ей удавалось держать себя в руках, то теперь не хватало сил.

За окном быстро стемнело — зимние сумерки ранние. Светлана Андреевна принялась было чистить картошку, но порезала палец. Отбросила нож, разревелась, бросилась на диван и уткнулась в подушку. Все было мерзко ей в этот день: занудные разговоры женщин в бухгалтерии с обычным перемыванием косточек своих знакомых, проверка уже подписанного годового отчета, в котором, куда ни ткни, обнаруживались многочисленные изъяны. Существенный перерасход фонда заработной платы и премиального фонда. Отчет, тем не менее, приходилось отправлять в таком виде. Когда шла домой, донимал резкий встречный ветер, швырявший в лицо снежную крупу.

Она не слышала, как щелкнул дверной замок, как раздевался в прихожей, покашливая с мороза, Зауэр. Очнулась, когда муж дотронулся до ее судорожно вздрагивавшего от рыданий плеча.

— В чем дело, Света? Что случилось? — Зауэр присел рядом с ней, погладил ее горячую, оголенную выше локтя руку.

Морозова, вырвав руку, зарыдала еще горше.

— Я не понимаю, — растерянно начал муж. — Ты в последнее время ходишь сама не своя. Может, объяснишь.

На этот раз Светлана Андреевна приподняла залитое слезами лицо.

— «Не понимаешь! Сама не своя!» А ты-то свой? Или у тебя все благополучно?!

— Я, кажется, кое о чем догадываюсь, — пробормотал Зауэр. — Взыграло ретивое?! Казалось, пора бы и позабыть.

— Догадывайся! — зло выкрикнула Светлана Андреевна, ей уже было все равно. Хотелось только одного — излить, во что бы то ни стало излить на кого-нибудь накопившиеся ярость и