Обманщики - Джон Мастерс

отношениях. Руководитель труппы вышел, размахивая в руке коротким мечом. Козы без протеста пошли вперед и наклонились, чтобы понюхать рис. Пиру и другой отпустили недоуздки, встали на колени и держали их за задние ноги. Козы смотрели на запад. Ясин внезапно вылил на них кастрюлю с водой широким размашистым движением правой руки. Одна коза заблеяла, встала на дыбы и попыталась вырваться из хватки Пироо. Другой на мгновение замер, а затем сильно встряхнулся, чтобы вытащить воду из пальто.

Мгновенно позвал Ясин, «Достойная жертва!» Он схватил нож с простыни и провел лезвием по дрожащей шее козы. Казалось, он не давил сильно, но кровь козла вылилась на пол и побежала в озере к краю простыни. В это же время меч командира труппы метнулся, а голова другого черного козла отскочила и покатилась по углу простыни, по кирке, и уперлась в один из кувшинов с араком. Итак, два черных козла умерли: один по-мусульмански, халяльно, а другой по-индуистски, его голова была отрублена одним ударом. И вот через минуту две белые козы умерли. Ткач Гопал напрягся под карнизом конюшни, и клеймо Каина сгорело во лбу Вильгельма.

Группа тихо закричала от удовольствия, двинулась вперед и принялась за работу. Огонь вспыхнул, когда они подули на него и положили еще дров. Дым поднимался, цеплялся за стропила, полз вниз, вокруг занавесок и из окон. Мужчины снимали шкуру с коз, граллошировали их и бросали шкуры и субпродукты на грязную простыню. Мясо нарезают и засовывают в коптильные кастрюли. Запах куркумы, специй, чили и горячего масла комната. Джемадар взял мазок с крови и воды на полу. Ясин выдул фитили из скорлупы кокоса и зажег три фонаря. Вильгельм наблюдал, помогал и видел спешку и суету, и в ней много людей, работающих как один, без приказа.

Они сели в круг, чтобы поесть. Рис был холодным, мясо горячим. Джемадар обошел арак, и каждый мужчина поднял кувшин обеими руками и влил тонкую струйку себе в горло, не давая горлышку кувшина коснуться губ. Уильям ел правой рукой, зачерпнув кусочек риса, окунув его в миску с подливкой, поднеся ко рту и толкнув большим пальцем. Он видел все, что происходило вокруг него, и пытался вспомнить; но он не был уверен, что видит и что воображает. Он жадно выпил арак и вскоре забыл, почему ему нужно помнить. Это был Уильям Сэвидж, принимавший ритуальное участие в благопристойной, залитой кровью фантазии. Это был ткач Гопал, который ел с удовольствием, с уважением и осторожно относил все свои кости и отходы к грязной простыне. Но ткач Гопал лежал под карнизом в конюшне, а Уильям Сэвидж замерз.

Задолго до окончания трапезы его живот прижался к поясу, но он продолжал, как и его товарищи, до тех пор, пока не исчезло все последние зерна риса и все три аракских кувшина не опустели. Джемадар встал, слегка покачиваясь на ногах. «Наш пир закончился. Благословение Кали да пребудет со всеми нами!»

Все встали. Ясин взял кирку и вернул ее на место под постельными принадлежностями, осторожно направив острие на север. Он сложил лист риса, чтобы его помыли, собрал куркуму и лайм и бросил их на субпродукты. Мужчины из труппы медведей подняли грязную простыню с потрохами и мусором и загнули углы. Пироо снял одеяло с двери, вышел и спустился по лестнице. Он вернулся и кивнул, и вожак медведей сказал Джемадару: «В хлеву?»

Хусейн пристально посмотрел на Уильяма. Уильям услышал и, чтобы сдержать дрожь, крепко сжал руки по бокам.

Джемадар ответил: «Да. Глубокий».

«Хузур сахиб!»

Медвежата ушли с потрохами. По двое и по трое, в течение тридцати минут, остальные ушли, за исключением пятерых, населявших комнату — Джемадар, Ясин, Пиру, Хусейн и Уильям. Уильям слушал и слушал, его уши, казалось, лопнули от усилий. Должно быть, медвежата копают в конюшнях. Он ничего не услышал; никто не поднялся по лестнице.

Через час Джемадар высунул голову из двери и спел отрывок песни, которую он пел у костра наваба неделю назад:

«Луна северная, руки твои — цветки лотоса…»

Он вошел, закрыл дверь и разгладил бороду тыльной стороной ладони.

«Сейчас!» Он потер руки, ухмыляясь. «А теперь давайте немного повеселимся».

Глава восемнадцатая

Джемадар пошел в угол, достал свою цитру и снова сел посреди комнаты. Он начал дергать за ниточки. Хусейн и Уильям сидели рядом с ним, присев вперед. Пиру порылся под своим снаряжением и достал две спрятанные банки арака. Ясин достал кальян, поставил его на пол и положил на миску светящийся кусок древесного угля. Через минуту он отмахнулся от мундштука, кашляя. «Пророк запрещает мне прикасаться к сильным духам. На пиру Кали приказывает мне выпить. Что мне делать?» Он был совершенно пьян и говорил совсем не легкомысленно, а как человек, обеспокоенный конфликтом духовных привязанностей.

Хусейн присел на корточки, выпил и уставился в пол. Уильям выпил и попытался отодвинуть видение мертвого ткача; но когда он это сделал, осталось худшее воспоминание: прекрасное тепло убийства. Он вдруг подумал о Мэри, мокрой и голодной в темноте. Это было так, и его колени расплавились, когда он подумал о ней. Но это было ужасно — и страстно желанно. Это было тело Кали с распростертыми руками, мягкое, как сосание, и ее объятия. Теперь он боялся Кали и знал, почему Хусейн сказал, что должен научиться бояться ее.

Дверь открылась, и его ноги задрожали, так что он не мог пошевелиться. Джемадар повернулся к нему с улыбкой. «Девочки,» - сказал он. - «По одному для тебя, меня и Хусейна здесь. По их словам, эти двое «—он указал подбородком на Ясина и Пироо—«— женоненавистники. Заходите!»

Три девочки были молоды. Одна из них была знойной и с тяжелыми веками, и при ходьбе, казалось, покачивалась под тяжестью своей груди. Она присела на корточки рядом с Джемадаром. Он схватил ее, и она заманчиво откинулась от него.

У второй девушки было твердое, тонкое лицо и губы, жадные до других вещей, кроме любви. Она села рядом с Хусейном и начала угощать его спиртным.

Третья девушка закрыла дверь, помедлила и медленно подошла к Уильяму. Она не была красивой; у нее было простое, приятно круглое лицо, полные бедра, сильные ноги и карие коровьи глаза. Она присела рядом с ним, заправила складки платья между бедер и потянулась за кальяном. Она сказала: «Как тебя зовут?»

«Гопал».

«Гопал. Гопал? Разве мы раньше не встречались?»