Обманщики - Джон Мастерс

Она сказала, когда он выпил: «Иди ко мне сейчас же».

Все события дня крутились в его голове, раздуваемые парами арака. Он был не человеком, а местом, облачным от красной крови и белого риса, и гулким под органный всплеск голоса Ясина. Отец. Я согрешил и больше не достоин называться сыном Твоим. Он съел сахар. Кали была Смертью. Кали была женщиной. Цитра побуждала его тратить желание. Руки девушки потребовали его и подкрались к нему. Он поставил стакан, прикоснулся к ней и нашел ее полной, теплой и ожидающей.

Она держала его, и он последовал за ее ногами через комнату, за спиной Джемадара, к двери. Остальные не подняли глаз. Хусейн не сводил глаз с пола. Цитра гудела неровно.

Во главе лестницы он головокружительно наклонился вперед над ямой. Девушка схватила его, оттащила назад и держала. «Осторожно, мой прекрасный бык». Она прошептала ему на ухо: наполовину пьяная блудница, наполовину любящая деревенская девушка, наполовину мать, и поддержала его, спускаясь по лестнице на ступеньку ниже, чтобы он не упал.

Через узкую дверь они вошли в ее комнату. Она зажгла лампу, и он увидел яркие подушки, разбросанные по полу. Стены были голыми, а в комнате было холодно. Солнце здесь никогда не светило. Он широко открыл глаза и посмотрел на нее. Она уплыла от него среди похоти призраков, и он не знал, стояла ли она на коленях, лежала или сидела. Этот дом порождал фантазии, но не известные фантазии о вине и женской шелковистости; они пронзали и пульсировали, потому что кирка была направлена на север в углу комнаты наверху, а ткач Гопал лежал неподвижно под карнизом конюшни.

Спустившись к ней, спотыкаясь о подушки, опустив ноги и не поднимаясь, он пришел в ужас и затрясся от страха. Кирка давала цель и господство всем, кто ей поклонялся, обладая бесконечной силой. Сила внушала ему благоговение. У этой девушки с коровьими глазами были послушные бедра, но она просто притворялась блудницей. Она не была защищена никакими доспехами бессердечия. Она не знала сил, которые дала Кали. Она скулила под плетью его силы и называла его «господином», и под ее крики он правил всем миром.

Он пошел к ней и боролся с ней. Внезапно она посмотрела на него, и ее глаза широко раскрылись, такие же широкие, как и его. Румаль был у него в руках, он обхватывал ее шею. Мышцы его запястий были напряжены. Смерть и любовь влились в него вместе, готовые вместе хлынуть и вместе поглотить ее.

Рука обхватила его шею. Холодные пальцы охладили его уши. Хусейн стоял рядом с ним. «Уходи».

Девушка глубоко вздохнула, содрогнувшись, закрыла глаза, и он понял, что она потеряла сознание. Он посмотрел вниз, невыразимо опечаленный за нее тем, что высший дар Кали, непостижимый двойной экстаз, подошел к ней так близко и исчез. Она прикоснулась к нему кончиком своих чувств, и теперь он отошел от них обоих при падении тускнеющей воды. Она жила и не была удовлетворена.

Она лежала без чувств, расставив колени на подушках. Голос Хусейна дрожал. «Остальные все спят. Мы должны похоронить ткача. Приходить».

Пальцы Хусейна были холодными. Видение Кали померкло, и Уильям понял, кто он и что он чуть не сделал. Он опустился на колени, натянул на нее платье девушки и прошептал ей, наполовину ей, наполовину Хусейну: «Извините, я ничего не мог с собой поделать».

Хусейн сказал: «Я знаю. Вот почему я пришел. Приходить». Он закрыл дверь, и Уильям последовал за ним в конюшню.

Там, рядом с тихими лошадьми, в темных отражениях лунного света они начали копать. Уильям копал, трясся и понял, что увидел обнаженную, ужасающую красоту Кали такой, какой ее видели Обманщики. Копая, он молился Христу и чувствовал, как Кали сопротивляется его молитвам. Будет больше судебных процессов. Кали снова обнимет его. Ему нужна была сила, и здесь, на дороге, казалось, что дать ее может только она. Ее зло лежало, скрытое или открытое, во всей силе, во всей мощи. Не все — возможно, в маленьком кресте Хусейна была и другая сила.

В гостиной бунгало в Мадхье Мэри сидела по одну сторону камина, а Джордж Энджелсмит — по другую. Джордж сидел непринужденно, скрестив ноги на лодыжке. Мэри вязала, часто поднимала глаза, чтобы что-то сказать, и улыбалась. Они сидели здесь вместе пару часов. Ранее вечером Джордж пришел уставший и раздраженный из-за задолженности по работе—в основном это было сложное судебное дело, которое Уильям оставил незавершенным. В течение последнего часа в его голосе не было раздражительности. Теперь он говорил с таинственно полным тембром мужчины, пытающегося привлечь женщину.

Он улыбнулся, сморщил глаза и сказал с мягкой дерзостью: «Никто бы не подумал, что у тебя родится ребенок. Это вообще не видно».

Мэри сказала как ни в чем не бывало: «Нет, пока нет. Я не думаю, что это произойдет в ближайшее время». Она посмотрела на себя сверху вниз, подняла руки и улыбнулась в самодовольстве.

Джордж сказал: «Как вы думаете, —он когда-нибудь вернется?»

Мэри наклонила голову. «Я так не думаю».

«Но ты собираешься подождать здесь?»

«Пока ребенок не родится».

«А потом?»

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. «Я не знаю. У меня нет планов».

Джордж не говорил ни минуты. Он думал о будущих перспективах г-на Уилсона. Г-н Уилсон направлялся на службу. Зять мистера Уилсона тоже не мог не подняться наверх. Так было принято в этом мире. Любой зять, кроме бедного Уильяма Сэвиджа.

Он сказал осторожно, «Интересно, где он. Я почему-то чувствую, что он не умер. Я представляю его встревоженным». Его голос был грустным и далеким, а веки тяжелыми, когда он смотрел на нее. «Ты это чувствуешь? Помните, иногда в Сагтали—до Уильяма—мы бы думали об одном и том же одновременно, чувствовали бы это, не говоря об этом друг другу? Ты помнишь?»

«Да».

Джордж сказал: «Знаете, все—Я имею в виду правительство—очень хочет его выследить». Он нахмурился и барабанил пальцами по подлокотнику стула. «Не могу отделаться от ощущения, что бедняга взял на себя жизнь странствующего факира, что-то в этом роде. Возможно, он каким-то образом чувствует себя более комфортно и непринужденно. Я не могу