Крик в темноте - Оливия Нортвуд

– В наше время редкий человек опирается на опыт родителей.

Глаза Траска подернуло странной пеленой. Он улыбнулся и отвернулся от нее, прислушиваясь к генералу подразделения. Тот произносил речь со сцены.

– Простите, – пробормотала Грейс, понимая, что разговор окончен.

Она поставила пустой бокал на поднос проходящего мимо официанта и, подобрав подол платья, вышла на улицу, чтобы найти Джеймса.

Он нашелся за барной стойкой в компании Питта и еще одного мужчины, чей профиль казался ей смутно знакомым.

– Джеймс… – Она вклинилась между ним и Питтом и вопросительно взглянула на напарника. – Что ты делаешь?

– Я уже собирался вернуться, но встретил кое-кого.

Джеймс отодвинулся от стойки. Грейс невольно взглянула на мужчину за его плечом и внезапно осознала, почему он показался ей знакомым.

– Алекс, – улыбнулся тот, не выпуская сигарету изо рта.

– Алекс Стоун, – добавил Джеймс с дурацкой мальчишеской улыбкой.

Грейс сдержала ярость, проглотила огненный шар, и теперь ее жгло изнутри. Она сжала ладони в кулаки, напряглась всем телом, словно готовящаяся к прыжку пума. Ей хотелось вцепиться в лицо Джеймса ногтями, расцарапать его, как дикое животное, причинить боль, сделать что угодно, только бы он почувствовал, как ей самой больно.

– Мы можем поговорить? – слишком холодно и отстраненно спросила она. На глазах выступили слезы.

– Да, конечно. – Джеймс вмиг посерьезнел и развернулся к ней всем корпусом.

– Не здесь, – срывающимся шепотом ответила Грейс и направилась к парковке.

Несколько злых слезинок скатились по ее щекам, оставив мокрые следы на шелке. Грейс скупыми, рваными движениями вытерла лицо и выдохнула.

– Какого черта ты делаешь, Джеймс?

– Я тебя не понимаю. – Он развел руки в стороны и нахмурился. Взгляд у него был мутным, невыразительным.

– Не понимаешь? Серьезно? – Она снова стерла со щек слезы. – Мы едем домой. Давай ключи и садись в машину.

– Мы оба выпили. Тебе тоже нельзя за руль.

– Значит, нужно снять номер и уложить тебя спать, чтобы ты не нашел еще какого-нибудь подозреваемого из текущего расследования и не напился с ним. – Слова прозвучали громче, чем она рассчитывала, но музыка и чужие голоса почти заглушили ее собственный.

Грейс сняла стандартный номер с раздельными кроватями. Пока они поднимались на лифте на четвертый этаж, Джеймс внимательно смотрел на нее. Сейчас в нем, казалось, не осталось ничего искусственного – ни грамма неестественной веселости, ни дурацкой самоуверенности, ни суровости, ни мальчишеской шкодливости. Только жесткая линия челюсти, правильная до смертельного совершенства. Ломаный отрезок ключиц в расстегнутом вороте рубашки, слишком хрупких для такого тела. И затаенная печаль во взгляде, полном непривычного отчаяния и желания. Грейс обожгло и слегка повело.

Это в нем настоящее, Грейс была уверена. Как и тепло в глазах – мудрых до невозможности, ласковых и красивых. Как и осторожные, выверенные повадки человека, прошедшего через ад. Джеймс молчал, рассматривал Грейс – тяжело, внимательно, с сожалением, и дышал, казалось, только из необходимости. Потому что тело помнило, потому что так правильно, потому что так было нужно, чтобы не погибнуть.

– Почему ты это сделал? – спросила она, открывая дверь электронным ключом.

– Потому что я больше не нужен тебе.

– С чего ты это взял? – в отчаянии почти закричала Грейс.

– Я знаю, как все будет.

– И как же? Расскажи мне.

– Уайтхолл. Гребаный Уайтхолл. Он прилетел сюда не для того, чтобы помочь нам с расследованием. Он здесь, чтобы забрать тебя у меня. Как думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем он станет уговаривать тебя пройти переподготовку и приступить к работе в Бюро?

– Я не твоя. И с чего ты вообще взял, что мне это нужно? Я терпела тебя так долго, как могла, – сказала Грейс, когда они оказались в номере. – И все это время… большую часть времени ты был засранцем. Ты не помогал мне. Не делился мыслями. Ты не был мне другом и напарником. Я не чувствовала себя в безопасности рядом с тобой. И что теперь? Теперь ты говоришь, что я не должна была просить о помощи? Кого-то, кто умеет быть профессионалом и кто не будет срывать мне допросы и отрываться с подозреваемыми. Ты не имеешь на это права, Джеймс. – Грейс стояла у стены в своем шелковом платье молочно-белого цвета, которое почти сливалось с ее кожей в приглушенном освещении номера. Она не хотела быть здесь, видеть Джеймса и говорить с ним. Грейс часто и яростно дышала. Ей захотелось прикрыться, когда Джеймс посмотрел на ее тяжело вздымающуюся грудь под тонкой тканью платья. Его взгляд лизнул холодом ее разгоряченное тело. – И ты не имел права сближаться с подозреваемым. Это конфликт интересов.

– Так иногда случается. Ты должна знать. – Взглядом он всегда брал ее глубже, чем мог бы взять телом.

Это было подло и звучало отчаянно. В последнее время они причиняли много боли друг другу, но Грейс знала, что в этот раз она заслужила.

Она замерла, прижавшись к стене, выпирающие лопатки коснулись холодной шершавой поверхности. На мгновение она забыла, как дышать, а затем, против воли, ее рука взметнулась вверх и оставила пылающий отпечаток пятерни на щеке Джеймса. Грейс ударила его еще раз. И сделала бы это снова, если бы он не схватил ее за предплечья и не пригвоздил к стене. Подняв ее руки над головой, Джеймс зажал ее тонкие запястья в своей ладони. Свободной рукой он лихорадочно задрал длинный подол платья и подсадил Грейс на себя. Джеймс нашел ее приоткрытые губы своим ртом и поцеловал. Глубоко и почти грубо.

Этот поцелуй, которого она ждала и которого боялась, выскреб ее изнутри до оглушающей, звенящей пустоты. Она прогнулась, обхватив Джеймса ногами за талию, притянула ближе и замерла в его руках, понимая, что еще мгновение – и она снова расплачется. Как глупая девчонка. Девчонка, которой хватило смелости, вскинув волосами, шагнуть в преисподнюю. И неясно было, хватит ли ей сил вернуться назад живой.

Джеймс мазнул губами по ее щеке, провел приоткрытым ртом по шее снизу вверх, заставляя запрокинуть голову, зажмуриться, вынуждая только доверять и чувствовать его слепо и всесторонне – жаркое дыхание, тепло тела, вязкую ноту древесины в парфюме. А еще слышать – несвязный шепот, стук сердца, чужие голоса с улицы.

Этот поцелуй не был похож на все, что были у Грейс раньше. В нем не осталось благоразумия, запредельной температурой из него выжгло сдержанность. В нем было чистое желание. Губы Джеймса замерли на подбородке всего на секунду и тут же двинулись дальше. И Грейс встретила его – откровенно, бесстыдно. Обхватила лицо ладонями и повела сама, поймала язык