Скверное место. Время московское - Вадим Тихомиров

одном своем воплощении он стоял за перископом и рассматривал на горизонте проходящие суда врага, в другом – мчался с ветерком за тридевять земель на грохочущем паровозе, тянущем за собой десятки вагонов со счастливыми пассажирами. И тут и там было уважение людей, а уважение, как учила мама – самое главное в жизни достижение. Можно лишиться всего, но лишиться уважения – это самая страшная потеря в жизни.

И вот прошло почти тридцать лет с той поры, и он достиг своего предела. Он стал уважаемым человеком. И не на словах, не под стакан водки, когда всех так и прет от желания признаться друг другу в искреннем почтении, нет, он чувствовал это самое уважение в повадках тех, кто это уважение ему выказывал, в их словах и в интонации, с какой эти слова произносились, в терках, что сопровождали его нынешнее существование, и делах-делишках, приоткрывавших сумрак еще не наступившего будущего. И если бы жизнь, сознательную конечно, можно было бы перемотать назад, как пленку на видеокассете, и заново смонтировать свою жизнь, он бы не стал менять в ней ничего. Совсем ничего.

И кому стало плохо, что он не превратился ни в подводника, ни в железнодорожника? Ему? Вот еще! Он при деньгах, при положении, а машинист с грязной рожей сразу после получки думает, как дожить до следующей зарплаты, морячок ползает по внутренностям вонючей подлодки и не знает, придет ли домой живой или в скором времени километры воды сомкнутся над его бедовой головой.

Нет, все правильно! Жизнь – она одна, и нечего жрать объедки с чужого стола. Все, что придумано для того, чтобы, по его мнению, задурить голову обычного человека, он отвергал категорически. Быть добрым, порядочным он еще был не против, и то в кругу своих друзей, но «не укради», «не убей», «не возжелай жену ближнего своего» – эту дурь он не признавал. Что значит «не убей»?! А если по-другому нельзя, если не убьешь ты, то убьют тебя, то как быть? Что, башку подставлять? Ага! А как не украсть, если плохо лежит и если, к примеру, владелец этой самой собственности слабый и глупый? Не отнимет он – заберут другие. Так пусть лучше он. А что значит «не возжелай»? Он что, импотент? Нет, он здоровый кабан. И тут главное, он никого не неволит. Иногда принуждает, но силой-то не берет. И что значит – ближнего бабу не тронь, а дальнего, выходит, можно? Фигня какая-то.

Неужели так можно жить, как учила его мать, читая на ночь Библию?

Он усмехнулся. Конечно, так живут, но живут очень бедненько и – что самое обидное – скучно, словно изо дня в день на обеденном столе в качестве еды только кислый серый хлеб. А он другой. Он может себе позволить жить интересно. Мощно! Его капиталы растут. Он скоро купит себе остров где-нибудь в Таиланде, построит там себе огромный дом и станет жить в нем со своей семьей, тихо и беззаботно, как в далеком детстве. Подальше от ментовской шушеры и этой вечной зимы. А эта проклятая Россия пусть так и влачит свое жалкое существование, потому что она безнадежна.

– Слышь, Вован, давай снимем кодлу телок в городе и в сауну завалимся на всю ночь, – предложил он вдруг своему водителю и по совместительству охраннику. – А то что-то я к бабе своей не хочу ехать ночевать. Достала дура.

– Да мне по хрену, – лениво отозвался Вован. – Что в лес, что по дрова. К бабам, так к бабам. Я холостой, мне-то чего? А где шлюх возьмем?

– Да где обычно, в кафе на Индустриальной.

– А на трассе чем не нравятся?

– Да замерзшие они какие-то. Постой всю ночь на ветру.

– Не, они в машинах прячутся.

– Все равно. Среда обитания оставляет отпечаток на их поведении.

– Во ты загнул, сам-то понял, что сказал?

– Рот закрой! Поучи еще меня русскому языку, у меня мама учительница русского языка и литературы.

– Да?

– Да. На дорогу смотри, вон менты, пидоры, стоят. Сбавь скорость, может, не остановят.

И действительно, на обочине стояли две типичные, повидавшие виды кареты ментовского передвижения. На одной было написано ОМОН, на другой – ГАИ. Два уазика упирались друг в друга, но мигалками не злоупотребляли. Три крепких бойца в балаклавах и с автоматами в руках стояли позади гаишника, словно прикрывая его ото всего, что может причинить ему малейшее неудобство.

– Остановят. Они жрать хотят. Им бабло не платят на службе, вот они и кормятся с дороги.

– Да черт с ними, подкормим и эту шелупонь, первый раз, что ли, пусть знают, кто тут хозяин. Да, ты был прав, тормозят.

Требовательный взмах жезлом приказал им прижаться к обочине. Машина Сипона тут же послушно свернула с дороги и затормозила в нескольких метрах от гаишника. Но к машине пошел не он, а омоновцы. Один встал у двери водителя, двое напротив пассажира.

– Здравия желаю. Капитан милиции Иванов. Проверка документов. Предъявите, пожалуйста, права или другие удостоверения личности. Оба.

И в тот момент, когда и Вован, и Сипон молча протянули ему свои документы, заработали сразу три Калашникова. Три полностью снаряженных магазина, девяносто патронов прошили насквозь и металл, и мясо. Через десять секунд все, что раньше звалось Сипоном и Вованом, уже не подавало признаков жизни. Кровь и бензин стекали на кресла, на коврики под ногами, на мерзлый лед под днищем красавца «мерседеса». Только стылый ветер и вдруг ниоткуда взявшийся снег стали свидетелями произошедшего.

Сделавшие свое дело бойцы вели себя спокойно, словно происходящее для них было делом обыденным и чуть ли не каждодневным. Перебрасываясь шутками, они стащили с себя милицейскую форму, которую тут же закинули внутрь заглохшего навсегда «мерседеса», туда же побросали свои бронежилеты и автоматы. Две канистры бензина внутрь салона и одна на крышу сделали жар просто невыносимым, но «уазики» не торопились сорваться со своих мест. Только когда люди, покончившие с одним из самых известных бандитов области, закурили и пожали друг другу руки, прощаясь, были заведены моторы, и милицейские машины разъехались в разные стороны, одна рванула в Москву, другая – в Питер.

Через несколько минут мимо пролетели две местные машины ГАИ, которые даже не притормозили у полыхающего мерса. И долго еще над ночным лесом вздымалось высокое яркое пламя, в тишине что-то взрывалось и громко трещало, но дорога была пуста и тиха. Ночь…

Глава седьмая

Иногда им казалось, что проблемы возникают прямо из столичного