Стамбульский ветер - Алеся Кузнецова

тоже пережил тяжелое расставание когда-то, давно. Хотя только я знала – кого именно он тогда потерял. Я старалась забыть этот момент, когда убегала из Стамбула, сохраняя в себе тайну: жизнь маленького Тимура. Я не могла найти себе места, боясь, что их разговор станет пустым и банальным или наоборот приведет к раскрытию секрета, который я хранила столько лет. Теперь мне не надо было даже закрывать глаза, чтобы снова попасть в свой кошмар, когда меня всю поглощают зыбучие пески пустыни.

Сквозь закрытую дверь я услышала звонок, разорвавший тишину и почему-то сразу поняла кто это. Я почти видела, как за дверью Тимур привычным уставшим движением смахнул значок “ответить” вправо и поставил звонок на громкую, как делал всегда, когда звонили по работе. Но я уже предчувствовала, кто звонит и буквально вцепилась двумя руками в свою чашку с остывшим чаем.

Эмин заговорил первым и я растворилась в тембрах и краске его низкого забытого голоса. Двадцать лет я не слышала голоса, от которого всякий раз замирало мое сердце. Двадцать долгих лет… А теперь его звуки врезаются в поверхность стен моей квартиры, ставшей убежищем и пристанищем для нас с сыном. Дрожь родилась где-то внутри меня и пройдя сквозь солнечное сплетение вырывалась наружу. Я почувствовала как задрожали мои руки и как мама взяла их в свои теплые ладони.

– Привет, Тимур. Это Эмин. Ты не знаешь меня. И можешь сейчас положить трубку. Если хочешь.

Я вжалась спиной в кухонный диван и замерла в ожидании того, что будет дальше. Эмин продолжил, не дождавшись ответа.

– Но если не положишь – тогда просто послушай меня. Я живу за тысячи километров от тебя, я родился в другой культурной традиции, я никогда не смотрел в твои глаза и знаю тебя лишь по рассказам Даши.

Из комнаты не доносилось ни шороха, и я представляла как Тимур сидит в углу дивана, прикрыв глаза. Он всегда так делал, когда ему было плохо. С самого детства. Мои мысли прервал голос Эмина:

– Я знаю, как это – не спать семь ночей подряд. Думать, что восьмая ночь вернет все обратно. Но она не возвращает. А ты все ждешь, что откроется дверь и она войдет, смеясь, словно это была какая-то глупость и ты все себе напридумывал, и у вас все будет, как раньше.

Я услышала как они оба помолчали и почувствовала, как мама погладила мою руку.

– Но восьмая ночь не приносит облегчения, и однажды ты просто находишь в себе силы жить дальше. Тимур? Ты меня слышишь?

Эмин впервые назвал сына по имени и я задохнулась от невысказанной бури эмоций, жившей все эти годы у меня внутри.

Тимур едва слышно выдохнул:

– Слышу.

– У меня нет детей, не сложилось, но, если бы у меня был сын и он попал в такую ситуацию, я бы ему сказал: “Ты не обязан прощать мир за то, что он тебя предал – но ты обязан собрать себя заново и стать таким, о кого ложь будет разбиваться, как волны о камни Босфора.”

– Я не хочу никем становиться, я всю жизнь живу во лжи.

– Ты не первый, кто так думает. Я тоже не хотел. Я вырос в доме, где меня называли Эмин. Но иногда я думаю, что это просто звук, который мне дали, когда у меня забрали все остальное. Я до сих пор не знаю, действительно ли это мое имя. Моя правда умерла еще до моего рождения. Я видел, как на меня смотрели служанки бабушки Саиды, я замечал что-то, чего никогда не мог понять в глазах отца, я чувствовал неприятие от его жен и всю жизнь искал, кто моя мать. Но так и не нашел. Точнее нашел, когда уже было поздно.

– В этом мне повезло больше. Я точно знаю, кто моя мать и кем был мой отец.

– Расскажешь?

– В детстве мне хотелось, чтобы он мог забирать меня из садика и отводить на секцию борьбы, чтобы он мог поднять за шкирку драчунов из старшей группы, и они бы больше никогда не решились нападать на меня исподтишка. В детстве мне хотелось, чтобы он мог наорать на меня, если я вдруг тайно закурю, как это случилось со старшим братом у Димки. Дима – мой друг с детства. Но мой отец был просто лицом с фотографии, что стояла у меня на тумбочке.

Эмин помолчал, будто примеряя эти чужие, но до боли отзывающиеся слова на себя. Я никогда не думала, что мой мальчик так остро чувствовал нехватку отца. Мне казалось, что я смогла заменить ему все. Мне казалось, что умерший отец – это не его отсутствие, по крайней мере…

Но вот теперь, слушая глухой голос сына сквозь стены и дверь, я поняла – нет. Не смогла. И Марго поняла это тоже – я увидела, как мама едва заметно кивнула мне, будто поддакивала моим мыслям.

А Эмин вдруг заговорил тихо, ровно, как будто говорил себе много лет назад:

– Ты знаешь, Тимур… Иногда отец нужен не для того, чтобы учить, как быть сильным. А просто для того, чтобы быть рядом, когда приходит минута твоей слабости. Мы же не роботы. Мы имеем право чувствовать, думать, страдать… но из этого всего мы выходим сильнее. Эта боль не для того, чтобы нас уничтожить и сжечь дотла, а для того, чтобы выковать из нас сильных, нашедших свою истину, людей.

Тимур не ответил. Только тихий вздох донесся до нас.

– Скажи мне что угодно, – попросил Эмин. – Что ты сейчас хочешь больше всего? – Я хочу, чтобы она позвонила и сказала, что все это было шуткой.– Знаешь, сколько мне было лет, когда я думал тоже самое? Когда я ждал, что в двери нашей съемной квартиры повернется ключ и она войдет, словно и не уходила оттуда?

– Как мне?

– Почти как тебе.

– А теперь ты скажешь, что все проходит и завтра я не вспомню как ее звали?

– Нет, Тимур. Не все в жизни можно забыть. Если что-то было настоящим – оно не исчезает. Оно просто меняет форму. И с этим можно жить. С этим можно снова дышать – медленно, осторожно, но дышать. И однажды ты понимаешь, что правда – она не убивает. Она оставляет тебя жить, просто ты становишься другим.

Его голос звучал ровно – но в этой ровности слышалась дрожь, словно он говорил это не только сыну, но и себе. Я закрыла глаза и впервые