Стамбульский ветер - Алеся Кузнецова

В моей жизни столько произошло за последние недели, что из зеркала теперь смотрела на меня совсем другая женщина. Она была свободнее, увереннее, легче и отчего-то красивее. Не знаю как так вышло, но правда, которой я боялась десятилетиями вышла на свет и вместо того, чтобы уничтожить мою жизнь, она наконец освободила меня и подарила ощущение мира с собой. То чувство, которое было для меня недоступным. Я провела рукой по волосам и спокойно заправила прядь за ухо так, как это делала мама. Мы оказались похожи даже в мелочах и теперь мне это нравилось.

События с Миленой поставили точку в истории и исцелили меня и Тимура. Мы по-прежнему иногда говорили о ней, но теперь только с точки зрения того, как мы оба могли это все просмотреть. Мама вернулась к работе и последние дни была сильно занята. Мэт гостил уже пару дней. Они с Тимуром, словно гончии шли по следу старой тайны, о которой я догадывалась, но не знала наверняка. В это утро они снова поехали на встречу с очередной однокурсницей Елены Васильевны времен ее учебы в Москве. А я решила, что пора собирать вещи. Приближалось время, когда в Стамбуле зацветали тюльпаны.

С того момента, как я купила себе тур, казалось, прошла целая жизнь и я больше не было той Дашей, что раньше. Общение с Эмином стало немного другим с тех пор, как он несколько раз набирал Тимуру. Сын сильно повзрослел за это время и теперь рассказывал мне не все, но я чувствовала, что происходит что-то неподвластное мне.

Я вздохнула и открыла шкаф. Тишину квартиры в этот момент нарушил звонок в дверь. Я никого не ждала и открыла с уверенностью, что встречу какого-нибудь работника ЖКХ. Свет? Газ? Что-то явно будут проверять. Но проверяли в этот раз меня. И это была не просто проверка, а еще один экзамен, устроенный жизнью. Хотя казалось, что все свои уроки я наконец прошла.

На площадке стояла Лариса. С мокрых прядей волос стекали капли дождя, без макияжа и с припухшими глазами. Я знала, что она плакала, мы слишком хорошо знали друг другу, чтобы не понять с первого взгляда, что происходило с другой. Рядом с Ларисой стоял чемодан. Мы вместе его выбирали, когда Лариса с девочками уезжала в отпуск. У Павлика тогда был какой-то срочный проект на работе, а Лариска заявила безапелляционно: детям нужно море. Я помнила, как сама посоветовала ей взять бежевый. Спокойный цвет не будет привлекать внимание: все-таки она ехала одна с детьми и без мужа. Мне тогда тоже хотелось ощутить босыми ногами пенную прохладу морской воды, но как назло у Кирилла Петровича выдалась серьезная командировка и мне пришлось остаться работать. Хотя это не до конца правда. Даже если бы я могла уехать по работе, я бы все равно осталась тогда дома. И Лариска то знала. Когда я зашла к ним, и Павлик проворчал что-то про отпуск через два месяца и зачем нестись одной на край света, Лариса вдруг начала уговаривать меня поехать. Павлик смотрел с надеждой, он всегда переживал за Ларису и девчонок, волновался, когда был не рядом с ними и я понимала, что ему будет спокойнее, если мы поедим вместе, но я твердо сказала, что не могу. Сослалась на работу. Как давно это было, а память по-прежнему хранит простые ничего не значащие бытовые сцены.

Я не стала впускать Ларису и просто держала руку на двери, как будто только это не давало мне сорваться во что-то острое и колкое, что подступало изнутри. Но я не поддалась и спокойно сделала шаг из квартиры, притронулась к знакомому чемодану. Это было совершенно бессмысленно, но я зачем-то сказала:

– Правильно, что тогда красный не взяли, как уговаривала продавец. Хороший, солидный чемодан. Качественный… столько лет служит.

Лариска кивнула и отвернулась к окну. Так мы и стояли пару минут молча. Несколько раз она собиралась с духом и словно пыталась взять побольше воздуха, чтобы что-то сказать, но потом словно сдувалась.

Наконец Лариса не выдержала, она словила мой взгляд и будто скороговоркой выпалила:

– Даш, я не за прощением. Мне просто больше некуда пойти.

– А ты точно не перепутала дверь?

Лариса слегка склонила голову. Ни обиды, ни просьбы в ее глазах не было. Только усталость.

– Наверное, перепутала, – тихо сказала она. – Слишком давно никуда не стучалась.

Я не знала, что ответить. Мы обе привыкли быть сильными. А сильные не заходят без приглашения. И не стучатся без уверенности, что их впустят.

– Где девочки?

– У мамы. Не хотят меня видеть.

– Вечный конфликт “отцы и дети”. Декорации меняются, костюмы становятся современнее, а сюжет остается прежним.

– Не совсем.

– Что случилось? Почему ты с чемоданом? Где Павлик?

– Павлик дома.

– А ты?

– А у меня дома больше нет.

Она попыталась усмехнуться, но получилось неловко. Как будто чувство иронии подвело ее.

Я не стала задавать вопросов. Никаких «я же говорила». Лариска, будь на моем месте, обязательно бы воспользовалась этим правом сильного. Обязательно бы напомнила, что все предсказывала и знала заранее, чем все закончится.

Так мы и стояли вдвоем с открытой нараспашку дверью в мою квартиру. Только я, она и этот чемодан, как молчаливый свидетель между нами. Я взялась за ручку чемодана и вкатила его в свою прихожую, мимоходом бросила взгляд в зеркало и поняла почему Лариса выглядела такой смущенной. Она больше не узнавала меня, я только что это поняла.

– Фен в ванной, высуши голову, а я пока сделаю нам кофе. Или тебе лучше чаю?

– Все равно, что сделаешь.

Я пошла на кухню и заварила кофе, мне теперь было не все равно и я точно знала что хочу.

Мы сидели уже почти час и видели как на город опускается вечер. Кофе остыл, но мы по прежнему держались за аккуратные чашки, подаренные мне Кириллом Павловичем на 8 марта. Кажется, это все было в прошлой жизни. И Лариса тоже была из прошлого. Но я не торопила ее.

Лариса заговорила о важном внезапно и словно невзначай. Я даже не сразу поняла, о чем она. Вот мы только сидели и обсуждали вкус новой конфеты, что выпустила фабрика после моего ухода. Она была уверена, что я попробую, но я даже не знала, что все-таки выпустили. Потом Лариса вертела в руках тест ДНК Тимура, который так и остался лежать на столе. Было странно, что она не задает вопросов об отце моего сына.