Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

Атаевым и утвержденный майором Кулиевым, был до гениальности прост. Раз денег сразу стало не хватать, раз Москва душит ценами, значит, надо поскорее протрясти клиента и, сделав дело, отгулять успех с девками, дать им по мордам ради экономии и ехать домой. То, что «кисляк» Балашов расколется сразу, у похмельных бойцов сомнений не вызывало, не такие в их руках кололись! Просто следовало действовать с наибольшей прямотой и напором. По фамилии и телефону, найденному у Кеглера, в адресном столе девушка сообщила адрес. «А вы ему кто?» — полюбопытствовала она. Девушка была не красива чертами, но глаза заискрились живчиками.

— Мы его братья, — склонился над окошком Бабаев, но майор Кулиев одернул его, опасаясь дополнительных трат.

Таксист докатил до места лихо, с ним нельзя было не выпить пива.

Захорошело. Осталось только взять Балашова.

— А как брать будем?

— Дыню купим. Скажем, подарок.

— Да какие тут дыни…

— Молчать. Смирно. За дыней ша-ом! Мрш!

Лейтенант Бабаев справился с заданием. Дыню, купленную у узбека на углу, он сторговал вчетверо. А чтоб знал, чурка немытая! Даже майор Кулиев остался доволен подчиненным.

— Ну, двинулись, — скомандовал он, взяв дыню под мышку.

— А если он отсутствует по адресу? — высказал опасение капитан Атаев. Как оперативник он был наиболее грамотным. В свое время он отучился в Ташкенте.

— Будем выжидать, — отрезал майор. Ему уже грезилось холодное пиво в холодильнике объекта.

— А если он не один? — настаивал Атаев. Он раздражал могучего майора, но с ним следовало считаться как с родственником влиятельного в их краях человека. А потому Кулиев отправил лейтенанта еще за одной дыней.

— Для бабы его!

На этот раз Назар Бабаев сторговался лишь вдвое, узбек на углу уловил некое коварство и уже отказывался признавать в лейтенанте земляка.

— Понаехали тут, — проворчал он про себя, все же признав, что в дынях этот покупатель в отличие от московских лохов толк знает.

— Ну, пошли. Ты, Атаев, первый, ты на язык силен. Бабаев, замыкаешь. И без живодерства пока. Кто его знает, что он за псих.

* * *

Балашов сидел дома и ждал гостя. Впервые к нему обещал заехать Миронов. После того как Маша уговорила его обратиться к Андреичу по поводу Паши Кеглера, пару дней «афганец» не объявлялся. Дело в том, что вышел между ними странный для Балашова разговор. Встретились в «Джоне Булле». Миронов пришел без пакета, что Игоря насторожило. Выпили за здравие, а потом, по забавному выражению Маши, пошла пурга.

— Твой том изучил внимательно. Хорошо. Следующая лучше выйдет. Есть верные места. Время для нее пришло. А заумь — это ничего. Это сейчас дань современной моде.

Балашов пил молча «Хайнекен» из высокой узкой кружки и раздумывал над тем, сколько месяцев потребовалось Миронову на чтение черновика одной из глав, отданных полковнику по слабости характера еще до отъезда Логинова. С другой стороны, чему удивляться: Маша не зря определила Миронова как сочетание стихий земли и огня: человек-вулкан. Копит, копит, а потом вот оно. В ему одному ведомый срок.

— Заумь мы почистим. Настю посадим, она как картошку выберет. Толковая девка. Твоя не зря взревновала. Но я не к тому. Что издатель твой себе думает? Если будет тянуть, мы ему письмо от ветеранов. Только друга нашего, Отца всех ингушей, убери… Не потому, что образ плох, а потому что хорошо выписал. Не за чем сейчас. Он нам сейчас мирный нужен и дружественный.

— Что значит убрать, Андрей Андреич? Это же не сценарий, это роман! Нельзя так. Пусть лучше лежит, — возразил Балашов. Он был готов к чему угодно, но только не к такому обороту и от возмущения даже поначалу позабыл, что решил не публиковать книгу вообще! Но и Миронов уперся. Он принялся распекать Балашова. Разошлись злыми друг на друга. А поутру и того круче: «афганец» возник в образе телефонного духа. Он строгим голосом изложил новую затею:

— Сегодня ночным — на мою дачу. Новые сведения поступили. На Кеглере завязано многое… Маше звони, три часа ей на сборы. Только необходимое. Там и по книге обговорим. На трезвую холодную голову. На реке перспектива иная…

Игорь пришел в ужас от приказа на проведение срочной эвакуации. Он готов был допустить, что опасность могла существовать. Но такая спешность… А Маша? А ее работа? Ведь засмеет!

Балашов взмолился:

— Андрей Андреич, я поехал бы. Возьму перевод, словарь, да поеду. Но Маша… Знаете же! А без нее куда?

Миронов сдержался, чтобы не выругаться.

— Игорь, литература еще вчера закончилась. Просыпайся. Мужик ты или… Не хочет — убеди! Устной речи не хватит — сгребай в охапку, тащи силой. Чтобы не написали о классике Балашове в прошедшем времени. Все. Последнее мое…

И замолчал. Молчание полковника убедило писателя лучше резких слов. Игорь дал обещание. Но Маша, конечно, ответила в соответствии с его ожиданиями:

— У твоего Миронова просто месячные. Отложенная реакция на период повышенной солнечной активности.

Маша даже думать об отъезде отказалась наотрез. Она была возбуждена: немцы хотели ускорить работу над фильмом и для усиления прислали еще одного менеджера. «Молодой, красивый, как бог. Будешь с „афганцем“ чудить, Балашочек, закружусь в вихре», — пугнула она, и Балашов сник. Удрученного прозаика Маша все-таки пожалела и согласилась с одним: приехать пораньше домой и самой разобраться с Мироновым, дабы не смущал тут умы!

Сжалилась, но на душе и у нее посмурнело. Кто он, ее избранник? Ее, красивой и взрослой уже птички. Есть в нем мужчина? Созревает ли в нем хотя бы мужчина? Ждет она на пару с Мироновым, когда из скорлупы яичной мужчина-творец вылупится, а, может быть, они ждут напрасно? Книгу натрудил, и та в стол. Ни денег, ни семьи. Зато причастность к Истории. Но ведь и эту монету со смертью Ахмадшаха из руки выхватили. Паша Кеглер и выхватил. И как будто не избранность судьбы осталась, а одна вина. Жалуется, что устал. Да, готова допустить, что это — от одиночества художника. Теперь Смертник в героях забрезжил — как тут без одиночества. Хорошо, но ей-то что остается? Что останется? Ведь в его художнические мастерские с ним не пройти. Только если в перспективе вечности. Но жить хочется сейчас. Отчего не летать красивой и взрослой птичке? Балашов — парус, да. Но крыло ли?

Как совместить одно и другое? Спросив себя это, она приободрилась, как облегченно веселеют умные люди, поняв, что их печаль настолько неразрешима, что и печалиться не стоит труда. Совместить одно и другое — это то же, что обрести счастье на