Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн

– Как тебе наш новый Цербер? – спросил отец. – Я назвал их Цербер, Баскервиль и Гарм. Теперь, когда патрулировать территорию будут эти трое, побегов больше не будет.

Во рту пересохло от мысли, как их слюнявые челюсти щелкают в сантиметре от моих пяток.

Собаки были не единственным нововведением. В доме я искала миссис Горс, но отец сказал, что дал ей расчет.

– Она позволила тебе сбежать. Я не мог оставить ее после этого.

Я почувствовала укол совести, но взяла себя в руки. Миссис Горс мне была не нужна. У меня была Джен.

Смотрительница тоже была новой – солидная на вид женщина с серым невеселым лицом. Она отметила меня в своей папке-планшете и сообщила: „Пятая комната“, будто теперь это было моим именем. Я оглянулась на отца, но он уже отвернулся и ушел через дверь обратно в холл. Когда тяжелый засов встал на место, у меня сжалось горло, во рту появился привкус металла. Повернувшись, я пошла за смотрительницей по длинному коридору. Я будто вернулась в знакомое место – но через зеркало, и все вокруг перевернуто. Всю свою жизнь я прожила в восточном крыле, где полы были устланы коврами, стены обшиты панелями из темного дерева, а потолки украшены кессонами и декоративными фруктами и ангелами. Здесь стены оказались покрыты просто штукатуркой и окрашены болезненно-охровым цветом, на полу потрескавшийся линолеум, и все пахнет дезинфицирующим средством.

И все же планировка осталась такой же. Я узнала длинную комнату, которая в другом крыле была библиотекой, а здесь стояло четыре металлических стола с прикрученными к полу скамьями, а на окнах были решетки.

– Здесь вы будете есть и проводить часы отдыха, – сообщила смотрительница. В комнате пахло вареной капустой и немытым телом. За одним столом сидели четыре девушки, склонившись над чем-то. Я думала, что, возможно, они едят, но, проходя мимо, увидела, что они собирают пазлы. На картине, которую они собирали, был изображен пейзаж – с лесом, рекой и пестрым хмурым небом. Одна из девушек подняла глаза, когда я проходила мимо, и посмотрела на меня с таким же пустым выражением, как кусочек серого неба, который она держала в руках.

– Тебе будет разрешено присоединиться к остальным только после осмотра и допуска доктором Синклером, – сказала девушка, будто это было большой привилегией – сидеть в этой унылой комнате и двигать кусочки картона. Я почувствовала, как весь свет и краски последних месяцев уходят из меня.

Где Джен? Что, если отец солгал, чтобы я пошла с ним добровольно? Что, если он не смог добиться снятия обвинений? Я сомневалась, что смогу выжить здесь без нее.

Мы прошли мимо двери с именем моего отца на карточке. Я поняла, что это внутренняя дверь в башню. Я же всегда входила только с наружной стороны.

Смотрительница провела меня мимо нее, в узкий коридор, по дороге зачитывая свод правил. Есть в комнате запрещено. Курение запрещено везде. Разговаривать после отбоя запрещено. В туалет после отбоя ходить запрещено.

По обе стороны коридора находилось по четыре закрытых двери. Мы остановились у предпоследней справа. В восточном крыле там размещалась кладовая. Я почти ожидала увидеть мешки с кофе и мукой, ряды банок с консервированными овощами и летними фруктами. Вместо этого в комнате разместились две узкие металлические кровати, две небольшие металлических же тумбочки – и окно с решеткой. Света поступало так мало, и он был таким тусклым, будто его сжимали прутья решетки, и я даже не сразу увидела, что на одной из кроватей сидит девушка, поджав колени к подбородку.

– Вот твоя новая соседка по комнате, Ли-Энн. Постарайся вести себя с ней получше, а то снова окажешься в изоляторе.

Ли-Энн подняла на меня глаза, не отрывая головы от колен. И я узнала ее – видела из окна, когда наблюдала за девушками во время их ежедневных занятий. Она всегда ходила одна, и другие держались от нее в стороне. Я тогда спросила миссис Горс, почему так, и она сказала, что это потому, что она сожгла дом.

– Это настолько хуже того, что сделали другие?

И пока смотрительница закрывала за нами дверь на задвижку, я вспомнила ответ миссис Горс:

– Ее семья была там. Они все сгорели заживо».

Я ахаю, и Вероника, должно быть, слышит, потому что останавливается и поворачивается ко мне:

– Что-то не так?

– Я не…

Мне ужасно хочется спросить ее, была ли Летиция той самой Ли-Энн, и правда ли, что ее семья погибла в том пожаре, который она устроила, – подробность, о которой Марта Конвэй не упомянула. Но тогда я бы раскрыла, что говорила с местными о Ненастном Перевале.

– Просто… Это, наверное, очень страшно – оказаться в комнате с незнакомым человеком, который совершил подобное.

– Было бы страшно, – с уклончивой улыбкой отвечает она, восстанавливая дистанцию между собой и персонажами. – Продолжим?

Я вспоминаю предупреждение Летиции о том, что Веронику нельзя переутомлять. Действительно ли она беспокоится только об этом? Или боится того, что раскроется о ней в продолжении книги? Бросаю взгляд на закрытую дверь, представив Летицию, поджидающую с другой стороны у замочной скважины. Что ж, жаль, но это не только ее история: она принадлежит и нам, всем остальным.

«Ли-Энн молчала, пока я переодевалась в грубую серую форму и заправляла постель. Может, она потеряла голос при пожаре, зло подумала я. Возможно, я могла бы попросить отца, чтобы он разрешил мне поменять соседку по комнате. Но он сказал никакого особого отношения не ждать. А если Ли-Энн узнает об этом? Мне не хотелось злить ее еще большее. Закончив переодеваться и повернувшись, я увидела, что она смотрит на меня.

– Ты его дочь, – выплюнула она. – Я видела, как ты наблюдаешь за нами из окна.

– Мне не положено разговаривать о своих отношениях с доктором Синклером, – чопорно ответила я.

– Ты здесь как его шпион?

– Нет! – воскликнула я, а потом осторожно уточнила: – Чего ты боишься, что он может узнать? Разве ты не рассказываешь ему все сама на сеансах терапии?

Она ухмыльнулась, будто я сказала глупость, и уже собиралась ответить, но потом мы услышали шаги и голоса в коридоре. Вскочив с кровати, Ли-Энн бросилась к двери и скрючилась у замочной скважины, прижавшись к ней ухом.

Я стояла рядом – и услышала голос Джен.

– Я поняла, нельзя есть и курить, – проговорила она. –