Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 - Рада Джонс

class="p1">Элли трудно было есть сэндвич и при этом не испачкаться, потому что начинка выползала наружу, стоило ей поднести сэндвич ко рту, но он был на удивление вкусным. Хозяин кафе включил граммофон, и по маленькому залу волнами поплыли звуки «Рапсодии в стиле блюз» Гершвина.

– Вы с ним не поедете? – спросила Элли.

– О нет. Я не могу поехать в Штаты. У меня даже нет действующего паспорта, и я уверена, что в визе мне откажут.

В голове Элли возник вопрос: на что она будет жить? У нее есть доход от своей поэзии? Какие-то личные сбережения? Пусть родные и отреклись от Виды, но что-то в ее облике, манере выражаться наводило Элли на мысль о том, что родом она из богатой семьи.

– Вы наверняка будете очень скучать по Теду, когда он уедет, – сказала она.

– Ужасно, – ответила Вида с обезоруживающей улыбкой. – Конечно, все наши друзья считают нас странной парой. Честно говоря, никогда не думала, что смогу полюбить такого человека, как Тед. Знаете, кто его отец? Окружной судья. Но в нем есть что-то такое, даже не знаю… Теплота. У него доброе сердце. Мы во многом не сходимся во взглядах – в политике, например, но я никогда не сомневалась в его искренности. Он настоящий идеалист. Немного похож на вашего Фергюса.

– Фергюс? Идеалист? – Элли была так ошеломлена, что едва не подавилась сэндвичем, пришлось сделать пару глотков кофе, прежде чем ответить. – Я бы сказала, что Фергюс – циник мирового класса!

– Нет, – решительно возразила Вида. – Цинизм – это его журналистское обличье. Все газетчики считают, что должны изображать из себя бывалых. Но, уверена, в глубине души Фергюс по-настоящему верит в главное – права человека, мир, верность своим друзьям. Вам так не кажется? – Прежде чем Элли успела ответить, Вида продолжила: – Кстати. Мне нужно поговорить с вами о чем-то другом.

Она снова порылась в сумке и достала объемистый коричневый конверт.

– Я обещала передать это Фергюсу, когда он брал у меня интервью на прошлой неделе. Передадите ему от меня? Лучше через вас, чем посылать по почте. Он знает, что это. Но, пожалуйста, напомните ему, чтобы он это ни в коем случае не потерял. Они мне нужны, пусть посмотрит, а потом вернет. Это очень важно.

Лицо выражало почти мольбу.

Элли взяла конверт двумя руками, положила его на колени и провела пальцами по его контурам. Штемпеля не было, но запечатан. Внутри что-то прямоугольное и твердое. Тонкая книжка? Примерно такого же размера и формы, как сборничек стихов, какой она нашла в кабинете Фергюса, но не такая гибкая. Твердый переплет? Но Вида сказала «эти». Какой-то сверток? Элли так и подмывало спросить, что внутри, но проявлять любопытство не хотелось, и она просто ответила:

– Конечно. Он все еще на Окинаве, но в среду вернется. Я передам ему ваши слова.

Элли почти покончила с обедом. Вида к своему почти не притронулась, но явно не хотела заканчивать встречу.

– Извините, что говорю об этом, – нерешительно произнесла поэтесса, – но я слышала, что вы с Фергюсом собираетесь взять приемного ребенка.

Элли уставилась на нее, пораженная и раздосадованная. С какой стати Фергюс делился их личной жизнью с этой женщиной?

– Мы думаем об этом, – холодно ответила она. – Но процедура довольно долгая. Так что обсуждать это пока рановато.

Вида снова осторожно коснулась руки Элли.

– Простите. Не собираюсь лезть не в свое дело, просто хотела сказать, что это замечательно. Я вами восхищаюсь и надеюсь, что все пройдет хорошо. Сегодня в мире так много детей, которые никому не нужны. Это, конечно, все из-за войны. Даже если дать настоящий дом хотя бы одному ребенку, мир изменится к лучшему. Если я могу чем-то помочь, дайте мне знать. Или если…

Она хотела сказать что-то еще, но фраза так и повисла в воздухе.

– Спасибо, – Элли стало неловко и захотелось поскорее закончить разговор.

Но у Виды было на уме что-то еще.

– Вы когда-нибудь задумывались, как будет жить следующее поколение, когда в мире есть такое страшное оружие? Я боюсь новой мировой войны. Атомной войны. Она может начаться в любой момент, а если начнется, то чем все это кончится? Я видела слишком много войн, и за благие цели, и за недобрые. Даже те войны, которые начинают ради благих целей, в итоге сеют ужас. Я не смогу пережить все это снова. Впрочем, переживать не придется. С тем оружием, которое у них есть сейчас, – не придется. Это в буквальном смысле слова будет конец света. Не сомневаюсь, вы чувствуете то же самое. Фергюс сказал мне, что во время войны вы были в лагере для интернированных в Австралии. И тоже насмотрелись на войну столько, что хватит на всю жизнь.

– О-о, я никогда не видела войны, – сказала Элли, вспоминая давящую ночную тишину и огромное безоблачное небо Татуры. – В том-то и дело, что нас заперли в лагере посреди пустыни. Нас кормили, одевали, а война была просто катастрофой где-то за миллион миль от нас. На нашу долю выпали скука и бесконечная неопределенность. Сущие пустяки по сравнению с тем, что пережили другие люди.

Элли сунула конверт в сумку и достала зонтик.

– Я бы с радостью осталась у вас до конца дня, – солгала она, – но дома ждут кое-какие дела. Мне нужно идти. Позвольте я заплачу за обед. Очень рада, что нам удалось поговорить.

Может, зря я на нее обижаюсь, спросила себя Элли. Вида стала настаивать, что заплатит сама, в итоге они согласились разделить счет пополам. Может быть, в отношениях Виды и Фергюса только и есть что общие интересы и взаимное восхищение? И все же… Она не могла понять эту женщину. Было в ней что-то, что и настораживало, и как-то странно привлекало.

Когда они выходили из кафе, Элли впервые заметила: люди, сидевшие по обе стороны от нее в книжном магазине, тоже были здесь. За разными столиками, повернувшись к зеркальной стене, обедали женщина средних лет и студент с грустными глазами. Их лица и затылки многократно отражались в зеленоватом стекле зеркала, становясь все меньше и меньше, исчезая в бесконечности.

* * *

Элли положила конверт на стол в гостиной, чтобы Фергюс увидел его, как только вернется. Рядом стояла фотография Майи в детском доме, прислоненная к британской коробочке для чая с патриотическими картинками – на них изображалась так и не состоявшаяся коронация Эдуарда VIII: очередная причуда Фергюса, найденная на блошином рынке.

Она штопала разошедшийся шов на брюках Фергюса, слушала по радио музыкальную программу по заявкам, изредка поднимая