Проклятие Желтого императора - Юнь Хуянь

Водитель даже не повернул головы. Маленькие глазки, отражавшиеся в зеркале заднего вида, злобно буравили ее. – Это ведь ты сказала, что все водители такси должны умереть? – Он вытащил из щели рядом с коробкой передач лист бумаги, оказавшийся ксерокопией фотографии Лэй Жун. – Видела? Это теперь есть у каждого таксиста в этом городе – хоть парням и нужно зарабатывать, никому не сдались твои грязные деньги! Так что проваливай из машины!

У Лэй Жун не было времени что-то объяснять, поэтому она вышла из машины, достала из сумки светло-бежевый шарф и обмотала вокруг головы так, что осталась видна только половина лица, и остановила другую машину.

– В первую городскую больницу, пожалуйста, и, если можно, побыстрее, у меня срочное дело!

Такси тронулось с места. Ее не высадили и не обругали, пожалуй, этого достаточно.

Как только Лэй Жун села в машину, страшная усталость пулей пронзила ее тело. Она смотрела в окно на постепенно растворявшийся в сумраке город и вспоминала разговор с Хуянь Юнем. Сначала она думала рассказать ему о свалившихся на нее проблемах, хотела попросить его помочь ей найти выход из сложившейся ситуации, но, не произнеся и пары фраз, она почувствовала, какой уставший у него голос, – будто у него возникли трудности намного серьезнее. Лэй Жун спросила:

– Ты как? У тебя что-то случилось?

– М-м-м. – Хуянь Юнь немного помедлил и с горечью произнес: – Бабушка сильно заболела…

– Что? – У Лэй Жун потемнело в глазах, она несколько раз глубоко вдохнула. – Почему ты не сказал мне раньше?

– Тебе и так тяжело, не хотел тебя беспокоить.

Только сейчас Лэй Жун поняла, что она ошибалась, все эти несколько дней в душе обвиняя Хуянь Юня в том, что он думает только о своих проблемах:

– Ты в больнице? Я сейчас приеду!

…толпы людей, потоки машин, все сливалось воедино и утрачивало четкие контуры, а воспоминания, напротив, проявлялись в памяти с удивительной ясностью, будто бы омытые струями дождя…

* * *

«Скрип-скрип», – большая ложка из нержавеющей стали скребла по поверхности очищенного от кожицы яблока и тихонько подносила ко рту получившееся пюре.

Стоило проглотить ее содержимое, и свежий аромат растекался от кончика языка до самой глотки.

– Погляди, какая молодец, Жун Жун. – Перед глазами возникло доброе, круглое, как румяная булочка, лицо, ласково улыбающееся, щурящее глаза: – Давай-ка еще ложечку!

Это бабушка. Бабушка, которая не была ей родней по крови, но заботилась о ней все ее детские годы. Лэй Жун с малолетства не знала своих родителей, даже не думала, что у каждого человека должны быть папа и мама. Она знала только бабушку и страшненького младшего брата Хуянь Юня, который часто отбирал у нее еду. Сейчас он как раз забрался на колени к бабушке и во все глаза следил за тем, как та отдает очередную ложку яблочного пюре его старшей сестре.

Пятилетняя Лэй Жун уже знала историю о Кун Луне, который уступал самые большие груши своим братьям, и считала, что теперь очередь Хуянь Юня, поэтому помотала головой, но бабушка все равно запихала ей в рот яблочное пюре:

– Надо лучше кушать, чтобы не болеть.

– А-а-а, – разразился громким плачем Хуянь Юнь, слезы вперемешку с соплями потекли по его лицу.

– А ты что опять расплакался? – ласково спросила бабушка. Глядя, как от растерянности приподнялись кончики ее редких бровей, Лэй Жун была готова рассмеяться.

– Дай и Ху Ху ложечку, – попросил дедушка, сидевший на плетеном стуле у двери, отхлебнув пива и отправив в рот щепоть лущеного арахиса.

Бабушкина квартира располагалась на первом этаже очень старого дома, перед дверью росла огромная софора, заслоняющая своей кроной, раскинувшейся до середины улицы, и небо, и солнце. Это древнее дерево напоминало старика, который, согнувшись, рассказывает детям сказки. Дедушка целыми днями сидел под деревом и слушал радиоприемник, из которого раз за разом доносились голоса Хоу Баолиня[80], рассказывающего знаменитый монолог «Торговец лоскутом», и Ма Ляньляна[81], исполняющего «Маневр пустого города», но дедушка, прищурив глаза и покачивая головой, сидел с таким видом, будто готов был слушать их вечно, и ему ничуть не надоест.

– Здоровье у Жун Жун слабое, поэтому ей надо больше кушать, – заметила бабушка, выводя Лэй Жун на улицу. – Ты присмотри за Ху Ху, а мы с Жун Жун сходим в «Крапивный магазин».

В «Крапивном магазине» не продавали крапиву, поэтому его название долгое время оставалось загадкой для Лэй Жун. Только спустя много лет ее вдруг осенило, что «Крапивный магазин» на самом деле был «кооперативный», она просто не могла правильно расслышать слово из-за бабушкиного хэбэйского деревенского выговора. В действительности это была просто небольшая лавка на их улице.

Идти по залитым солнечным светом улочкам, сжимая теплую бабушкину руку, было здорово. Лэй Жун любила, сощурив глаза, смотреть на обшарпанные кирпичи стен, обколотую черепицу на крышах домов, на траву, пробивающуюся сквозь трещины; все казалось ей сказочным, иначе почему солнечный свет играет на стенах и крышах такими золотыми отблесками?

Тогда, дергая бабушку за руку, она просила:

– Ну расскажи что-нибудь, ну расскажи…

– Ладно, я расскажу сказку о переулке Свечей. – Бабушке бинтовали ноги[82], и хотя потом и перестали это делать, она все равно прихрамывала при ходьбе, и сказка, которую она рассказывала, подрагивала в такт ее шагам. – Давным-давно на улице Свечей жила пожилая женщина по фамилии Ли, все называли ее матушка Ли…

Сказка закончилась, Лэй Жун ничего не запоминала, помнила только, как продавец в «Крапивном магазине» протянул бабушке пакет из серой бумаги. Внутри были конфеты.

Бабушка наклонилась, вынула один желтый блестящий шарик:

– Хочешь съесть сейчас?

Лэй Жун помотала головой:

– Съедим дома вместе с Ху Ху.

Дома, как только Ху Ху увидел пакет, его глазки сразу заблестели, он выхватил конфеты и никому не отдавал. Бабушка уговаривала его так и сяк, но все без толку. В конце концов она рассердилась:

– Твоя сестра думает о тебе, почему ты не хочешь поделиться?

– Она мне не сестра! – вдруг крикнул Хуянь Юнь.

– Если не сестра, то кто? – продолжала сердиться бабушка.

– Ее просто нам отдали, она нам не родная – все так говорят. – Тоненький голосок Хуянь Юня от злости сорвался на визг. Бабушка тут же схватила веник и разок как следует огрела его, отчего он даже заревел.

Лэй Жун, оторопев, стояла в углу около большого шкафа для одежды. Это было самое темное место во всем доме. Она надеялась, что никто не заметит, как истекает кровью ее маленькое сердце… Когда она играла с соседскими детьми, ее часто дразнили