Заместитель Иуды - Валерий Георгиевич Шарапов

то же самое, только названия другие. При царизме никого не расстреливали. За теракты и призывы к свержению законного строя всего лишь в ссылку отправляли – даже не в тюрьму. Наш царизм никогда не был кровавым, как уверяли большевики – самые бессовестные в истории вруны. Сейчас всех подряд не расстреливают, народ и чиновники довольны, жрать, правда, нечего, надеть нечего. И слова не скажи, тут же наши коллеги закроют. Знаешь, как сказал однажды Шарль де Голль? «Сталин не ушел в прошлое, он растворился в будущем». Так что ждем. И когда-нибудь дождемся, если все это не прекратить. Мы должны жить в свободной стране, а не в этой, прости господи, тюрьме народов. Думаешь, я Запад идеализирую? Да боже упаси, там своего дерьма хватает. Но пока он единственный, кто может нам помочь. Ты сам прекрасно чувствуешь, куда клонится чаша весов. Наши братья по разуму, нерушимый Варшавский договор, скоро даст дуба. Все держится на страхе. Мы вливаем в них бешеные деньги, усиливаем карательный аппарат, и пока они держатся. Как долго это продлится? Скоро начнут отваливаться. На чем в нашей стране все держится? На том же страхе. И всегда так было. Шаткий колосс на глиняных ногах. Толкни – повалится. Можно принять какие-то меры через год-другой, продержаться еще несколько лет. Но не поможет. Лет пять, может быть, шесть – и все рухнет. Разлетятся, как осколки, республики. И мы в такую бойню попадем, что страшно подумать… Как сохранить государство? Пусть не всю страну – Россию? Вот наша главная задача. И американцам, скажу по секрету, невыгодно, чтобы у нас все ахнуло и щепки по миру полетели – им же и достанется. Знаешь, Владислав, это не я придумал, это наша жизнь к тому катится, и у кого есть мозги, начинают задумываться, как спасти страну. Так что это не мы лезем в политику, это политика лезет в нас. В чем я не прав?

– Да все правильно, Дмитрий Сергеевич, – проворчал Максим. – Нельзя тянуть до бесконечности это безумие.

– А ты как считаешь, Владислав?

– Боюсь, вы правы, Дмитрий Сергеевич…

– Боишься?

– Да, боюсь… Не хочу ничего объяснять…

– Не утруждайся, прекрасно тебя понимаю.

Самое печальное, что Пургин разделял многие суждения Поляковского. Да, его страна не идеальна. Многомиллионные жертвы ничем не обоснованы. КПСС тянет страну на дно. Властям плевать на граждан. Но это ЕГО страна! И не будут иностранцы решать, как жить советским людям! И присягу он давал не иностранцам – так же, кстати, как и Дмитрий Сергеевич.

– Итак, ты с нами, Владислав? – в лоб спросил Поляковский.

Пургин для приличия выдержал паузу, повертел бокал с недопитым коньяком. А ведь он не выйдет из этого дома без согласия сотрудничать с ЦРУ. В подвале закопают и Женечку не послушают. Дмитрий Сергеевич в благородном порыве «спасти страну» будет убивать без разбора.

– Насколько помнится, меня обвиняют в нескольких убийствах, в сопротивлении сотрудникам КГБ, и уж не помню, в чем еще. Как это согласуется с вашими словами?

– Тебя не смогут обвинить в этих преступлениях, ведь ты их не совершал. – Дмитрий Сергеевич хитро сощурился. – Порешаем, Владислав, все с тебя снимут, вернешься к работе.

– А вы такое не учитываете, Дмитрий Сергеевич: сейчас я соглашусь, а уже завтра сдам вас со всеми потрохами? Ну так, чисто гипотетически.

– Влад, пожалуйста… – напряглась Женечка.

– Если гипотетически, это нормально, – крякнул Поляковский. – Но я бы не советовал даже так. Не хотелось бы угрожать, но это плохо для тебя кончится. Улик у тебя никаких, одни измышления, то есть поклеп и клевета. Ты переспал со своей сотрудницей Волошиной, Женечка узнала и послала тебя к чертовой матери. Вот ты по злобе и решил нас всех засадить…

С сотрудницей Волошиной Пургин не спал, и вряд ли имелась необходимость это доказывать Женечке.

Снаружи донесся шум, гневный голос – видимо, того, кто имел наглость обыскивать майора. Распахнулась дверь, и в дом вбежали люди. В гостиной сразу стало тесно. Мужчины в комбинезонах и с автоматами встали по углам. Трое были в штатском. Один из них – с физиономией капитана Муренича – подбежал к Бригову, разоружил его. Максим перевернулся вместе с креслом, закричал от боли. Окаменели Тамара и Женечка. Побледнела, превратившись в мраморное изваяние, Софья Кирилловна. Другой сотрудник – с физиономией капитана Зыбина – рывком поднял с пола Максима, стал его обыскивать. Максим медленно покрывался красными пятнами…

Влад мелкими глотками допил коньяк. Уже лучше – и вкус появился, и послевкусие, и обволакивающая пряность во рту.

В гостиную неторопливо вошел генерал Жигулин собственной персоной. Он был в плаще, в старомодной шляпе, какой-то торжественный, с маской невозмутимости на лице.

– Эй, в чем дело? – нахмурился Поляковский. – Кто дал вам право сюда врываться? Если вы считаете, что мы покрываем человека, обвиняемого в двух убийствах, то сильно ошибаетесь. Еще минуту назад мы уговаривали гражданина Пургина сдаться органам. А этот пистолет, который вы забрали у моего зятя, он принес с собой. Возможно, на оружии сохранились его отпечатки пальцев.

– Да знают они все, Дмитрий Сергеевич, – тихо сказал Влад. – Стыдно признаться, но я принес с собой портативное записывающее и передающее устройство фирмы Dictaphone corporation. Небольшая коробочка размером в полтора спичечных коробка. Включил еще в машине – ваша дочь этого не заметила. Поместил в прихожей, в один из тапок Трофима – по вашему недосмотру я там провел в одиночестве некоторое время. Устройство чувствительное, должно зафиксировать наш разговор. И многие товарищи его слушали, верно? Устройство не только записывает, но и передает сигнал на приемную аппаратуру. Оно, кстати, до сих пор пишет. Может, кто-то потрудится его выключить?

Дмитрий Сергеевич окаменел, при этом в лице не изменился – он умел проигрывать. Хотя вряд ли когда-то проигрывал.

Вошла Ульяна Волошина с записывающим устройством в руке – извлекла его из детской тапки. Прибор напоминал игрушку – наткнешься и не подумаешь, что это такое на самом деле. Ульяна с интересом поглядывала на Женечку, на Пургина, не встающего с кресла: мол, я же говорила, что кому-то из присутствующих с этой особой не по пути.

– Вы задержаны, гражданин Поляковский, – скрипучим голосом объявил Жигулин. – Вы обвиняетесь в государственной измене и работе на иностранную разведку. Просьба следовать за нами. Вам дадут возможность собраться – как… ммм… и прочим присутствующим.

– Хорошо, я поеду с вами, – ровным голосом произнес Поляковский – словно одолжение делал. – Но мои родственники ни в чем не виноваты, оставьте их в покое.

– Дмитрий Сергеевич, ну вы