Четвертая подсказка - Кацухиро Го

Ориентируясь по навигатору, они прибыли к месту назначения после десяти часов. Девятиэтажный жилой дом без балконов и выступов внешне напоминал продолговатый столб. По почтовым ящикам было понятно, что на каждом этаже находится по три квартиры. По магистральной дороге перед домом в обе стороны беспокойно носились машины. Дом был не старый, но, похоже, рассчитанный на людей, живущих без семьи, в одиночку. Тодороки слышал, что после развода члены семьи Хасэбэ взяли фамилию его жены и что жена живет сейчас вдвоем с дочерью.

Внезапно он почувствовал тяжесть на душе. Наверное, смешно называть это ощущение «интуицией сыщика», но бывает, что стоит человеку в своей жизни один раз упасть в яму, как он уже больше не может из нее выбраться.

Идзуцу подал знак глазами, после чего Тодороки нажал на кнопку домофона. Ответ последовал незамедлительно. Тодороки представился, и женщина с напряжением в голосе произнесла: «Пожалуйста, заходите». По ту сторону двери с автоматическим замком было так же неприветливо, как и снаружи.

– Извините, что принимаю вас в такой тесноте.

Асука Исикава, бывшая спутница жизни Юко Хасэбэ, жила на четвертом этаже. Как и ожидал Тодороки, планировка квартиры была лишь немногим лучше тех, в которых живут одиночки. «Может быть, стены и пол здесь кажутся мне тусклыми из-за моей предвзятости? Только тапочки странным образом новые…»

– А что ваша дочь? – спросил Тодороки.

Асука взглядом показала вглубь гостиной. За раздвижными дверями, похоже, находилась спальня.

– С ней поговорить не получится?

– У Миу после обеда много работы. И вообще хотелось бы, чтобы вы избавили девочку от разговоров о Хасэбэ.

Несмотря на вежливость слов Асуки, в них чувствовалась нервозность.

«Миу не могла не знать о нашем приходе. Несмотря на это, она даже не вышла поздороваться. Ясное дело, общаться с нами она не желает. Ее нежелание очевидно».

Асука предложила налить чаю, но Тодороки вежливо отказался:

– Постараемся закончить разговор как можно скорее.

Идзуцу уступил Тодороки одно из двух мест за обеденным столиком и встал за его спиной. Асука, севшая перед Тодороки, поежившись, ждала, когда тот начнет говорить. Ее волосы были скромно уложены, но не прятали седины. Кожа Асуки показалась Тодороки настолько болезненной, что даже у него это вызывало беспокойство.

Общая информация об инциденте была сообщена Асуке в тот момент, когда полиция договаривалась с ней о встрече. Тодороки показал ей фотографию Судзуки, на что Асука ответила, что уже видела его лицо по телевизору.

– Я совершенно не знаю его, – ответила она, прямо глядя на Тодороки. – Я спросила и у Миу, но та тоже сказала, что этот человек ей абсолютно незнаком.

– А не было ли такого, что вам кто-то звонил и потом было молчание в трубке? И не возникало ли ощущения, что кто-то идет за вами по пятам или выслеживает вас?

– Такого вообще не было, – Асука коротко покачала головой.

– Подозрительные предметы поискали?

– Да, и внутри квартиры, и в общей части дома, и вокруг него. Бегло, правда, но поискала.

Чувствовалось, что эта женщина была многолетней спутницей стража порядка отделения Ногата. Она сильно устала и запуталась в жизни, но ответы ее заслуживали доверия.

– Если хотите, чтобы другие люди, живущие здесь, тоже произвели поиски, пожалуйста, обращайтесь к ним напрямую. Надеюсь, про нас вы им ничего рассказывать не будете.

– На этот счет, пожалуйста, не беспокойтесь. О подозрительных предметах я спросил просто на всякий случай.

– Еще какие-нибудь вопросы есть?

Тодороки затруднился с ответом. Он и сам не был уверен, что в этом визите есть какой-то смысл. «В отсутствии бомб мы удостоверились, значит, причин засиживаться нет».

– Я, пожалуй, все-таки заварю чай.

Тодороки не успел остановить Асуку: она уже направилась на кухню. Сейчас уходить будет слишком нетактично. Глядя на спину начавшей кипятить воду женщины, Тодороки услышал недовольное щелкание языком над своей головой. Его взгляд встретился со взглядом Идзуцу. Что он хочет сказать? «Давайте, заканчивайте быстрее»? От упрека в этом взгляде Тодороки почувствовал усталость.

«Конечно, у нас нет времени распивать чаи. Если мы закончили, надо уходить, и неважно, тактично это выглядит или нет. Сыщик должен заниматься делом в любом случае, даже если в него бросают камни. Тут и обсуждать нечего».

Но для этого нужна сила. Нужна энергия, чтобы совладать с собственной бесчувственностью…

– Я действительно чувствую себя очень виноватой, – ни с того ни с сего произнесла Асука. Глядя на чайник, она по-прежнему стояла спиной к полицейским. – После того как это произошло с Хасэбэ… после того как вскрылось то, что он долгое время занимался такими вещами, я все время чувствую себя виноватой. И перед полицейскими из отделения Ногата, и перед всеми, кто связан с полицией.

Поднимался пар. Асука взяла банку с чаем и принялась открывать крышку.

– Мне действительно тяжело на душе от того, какие мы вам доставили неудобства.

– От чая я, пожалуй, воздержусь, – бесцеремонно произнес Идзуцу. – Не стоит переводить его на нас. Ведь и одна чашка тоже стоит каких-то денег.

– Но…

– Жизнь-то у вас, наверное, тяжелая?

Не успел Тодороки бросить взгляд на Идзуцу, как последовал ответ:

– Само собой разумеется! А что, не очевидно? – Повернувшаяся в сторону полицейских Асука продолжила с разгневанным видом: – Вы и представить не можете, как мне было трудно. Сразу после смерти Хасэбэ со мной связалась железнодорожная компания. Сказали, что предъявляют иск о возмещении ущерба. Сумма была такой, что у меня перед глазами потемнело. Такой, что я никак не могла ее выплатить. В конце концов я отказалась от всего имущества, включая наследство Хасэбэ. И от дома, и от сбережений, и от пенсии – вообще от всего.

Сжатые кулаки Асуки тряслись.

– Статья в еженедельнике меня поразила, по-настоящему поразила. От Хасэбэ почти не было объяснений. «Я виноват», – вот и все, что он сказал. Не советуясь со мной, решил, что лучше будет расстаться, и подал документы. Я вообще не понимала, что происходит… Думала, что это, должно быть, какая-то ошибка. Что есть какое-то объяснение, которое меня убедит. И поэтому я терпела. Были издевательские телефонные звонки, за мной по пятам ходили какие-то люди. Журналисты устраивали на меня засады. И дочь в университете, и сын на работе все время чувствовали себя виноватыми. Несмотря на это, я верила. Даже после того, как Хасэбэ уволился из полиции, я верила, что это какая-то ошибка и что семья может жить вместе. Верила, что Хасэбэ придет в себя и расскажет, что было на самом деле. Но у меня не было ни одного союзника. Я решила еще раз