Портрет - Сюзан Обри

Доктор Левассёр смерил бедную женщину, задыхающуюся от возмущения, тем взглядом, каким смотрят на животное, угодившее в капкан, потом встал и сделал несколько шагов к гувернантке.

– Итак, остались только вы, мадемуазель Дешан.

Сердце Клеманс забилось так сильно, что она была уверена: он его слышит. По спине потекли струйки пота.

Ей так хотелось признаться ему: да, это была она, виновата, – и тем самым избавить слуг и Тристана от ярости этого опасного человека, но если она признает вину, с ее подопечным мальчиком все будет кончено.

– Мне не в чем упрекнуть себя, доктор Левассёр.

Он сверлил ее глазами. Она сама не знала, откуда в ней взялась храбрость выдерживать этот неумолимый взгляд.

– Да ведь, в конце концов, не привидение же это было! Спрашиваю в последний раз!

Хрупкие плечи Тристана опустились. Мадам Августа перекрестилась, мсье Ахилл уставился на свои башмаки. Только Клеманс стояла прямо, как будто отделенная от него металлическим барьером.

– Вон! – загремел врач. – Я все равно узнаю, кто виноват!

Когда все вышли, он тяжело рухнул в кресло. Не может же быть, чтобы это была она?

LXVI

Больше часа Шарль обессиленно просидел в кресле. Он был одержим мыслью, что кто-то из его служащих ему солгал. Или уж тогда она сама невидимкой управляла всем. Что искал тот, кто это сделал? А ведь в его личных бумагах не было ничего компрометирующего. Он снова открыл ключом ящик и лихорадочно просмотрел содержимое. Письма Леонтины. Посторонний их нашел? Разумеется, переписка доказывала, что он обманывал жену, но ведь это никакое не преступление, да и к тому же он уничтожил их.

Подтачиваемый подозрениями, он снова запер ящик и положил ключ в тайник. Где он допустил неосторожность? Ведь все было тщательно спланировано. Мадам Августа. Она большую часть жизни принесла в жертву семье Валькур, и она же ключница. Что, если она оказалась свидетельницей поступка или слова, которое выдавало в нем убийцу? Так почему она в таком случае не донесла в полицию?

Подойдя к шкафчику, где хранились бутылки со спиртным, он налил себе стакан шотландского виски и большими глотками осушил его. Горло обожгло, это его успокоило. Наверное, случившемуся не стоит придавать слишком большого значения. Возможно, он ошибся; фото вовсе и не перекладывали. Он налил себе еще полный стакан и залпом выпил его. Нет, он точно запомнил, куда в последний раз положил этот злосчастный снимок. На такие детали у него безошибочная память. Гувернантка. Скрывала двуличность под маской невинной недотроги. Чего ей надо – думает шантажировать его, вымогать деньги? За ней придется присматривать – ишь ты, какая штучка. Он потянулся налить себе еще и третий стакан, но передумал. Мне нужна холодная голова.

* * *

Ужин прошел в полном молчании. Тристан едва прикоснулся к своей тарелке. Его отцу очень нравилось, что они сидят на противоположных концах длинного обеденного стола, что скорее напоминало дистанцию между ним и прислугой и создавало торжественную и холодную атмосферу, которую доктор Левассёр считал проявлением хороших буржуазных манер.

Шарль наблюдал за сыном.

– Ты не вырастешь большой, если будешь кушать как мышонок, – сказал он фальшиво жизнерадостным тоном.

– Я не голоден, – тихо возразил Тристан.

– Выпей хотя бы яблочный сок.

Юноша с трудом сделал глоток. После обеда доктор Левассёр вернулся в кабинет, стал изучать историю болезни для своего завтрашнего приема. Один-единственный пациент. С годами его клиентура поредела. Смерть четы Валькур, а потом и его супруги – разумеется, в глазах высшего света – ускорили этот провал, как будто эти три смерти и вызвали неистребимую подозрительность и запятнали его репутацию.

Когда Валькуры были живы, они оплачивали все коммунальные расходы по дому, счета за электричество, отопление, платили зарплату слугам. После их кончины он и Жанна пригласили к себе нотариуса Вийо, вскрывшего и прочитавшего завещание. Его жена объявлялась наследницей семейного состояния, собственности, меблировки, произведений живописи. При этом выделялась сумма в двадцать тысяч долларов – на поддержку Изабель и прислуги. Шарль не получал ничего, его оставляли без гроша. Он подавал апелляции, опротестовывал завещание, но тщетно. Потом он пытался выправить доверенность, ссылаясь на слабое здоровье жены, не позволявшее ей распоряжаться своим состоянием и ухаживать за домом; ему отказали и в этом.

В определенном смысле супруги Валькур, ободрав его как липку, сами вынудили его прибегнуть к сильнодействующим средствам, дабы добиться справедливости. Он лишь предпринимал все необходимое, чтобы вернуть себе то, что от него уплывало.

И все-таки оставалось одно значительное препятствие. Тристан. В завещании его прародителей оговаривалось: в случае кончины его матери единственным наследником после совершеннолетия становится именно он. Пока сын был еще мал, Шарль мог пользоваться наследством для оплаты его образования, но Валькуры были осторожны и оговорили выдачу суммы через доверителя; ему приходилось отчитываться о каждой трате из нее.

Через девять лет Тристан будет богат, а он, его отец, – беден, как Иов. Девять лет ожидания собственного бесправия. Нет, это невыносимо! Приходилось признать, как глубоко его огорчил этот мальчишка. Такой же слабый и безвольный, как его мать. Получив врачебное образование, Шарль стал ярым сторонником теории эволюции Дарвина, согласно которой самые сильные и лучше приспособленные к окружающей среде особи имеют больше шансов выжить, чем другие. Он был убежден, что Тристан ненадолго задержится в этом мире, так что, сократив его дни, он лишь избавит его от лишних мучений. Вот уже неделю он каждый раз перед ужином подливал в его яблочный сок чуть-чуть гельземина, который потихоньку делал свое дело, – это средство заставит других поверить в естественную смерть, притом безболезненную, как это случилось и с Изабель. Что плохого может быть в том, чтобы избавить слабаков от жестокости бессердечного света?

Эти размышления его успокоили. Он закончил читать историю болезни, убедился, что входная дверь заперта, как и задняя, ведущая за дом, и отправился на боковую. Перед сном он принял немножко лауданума. Бессонница мучила его все сильнее, а он хотел заснуть и выключить любые тревожные мысли. И он быстро провалился в тяжелый сон.

* * *

Клак-клак-клак. Шарль внезапно проснулся. Ему приснился кошмар. Он лежал на спине в пещере; капли ледяной воды капали ему на лоб, одна за другой. Он приподнялся, с трудом соображая после лауданума, с чувством тошноты. Бросил взгляд на часы. Три ночи. Клак-клак-клак. Сперва он подумал, что дождь барабанит по стеклу. Не выдержав, он встал, пошатываясь, подошел к окну и отдернул занавески. Никакого дождя не было и в помине. Лился яркий лунный свет; желтевший в небе диск казался почти совсем изъеденным тучами,