Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

В комнату вошёл Иван. Алексей поднял на него глаза:

– Скажи-ка, Иван, разве полиция не интересовалась этой книгой?

– Никак-с нет.

– Весьма опрометчиво с их стороны. Я её заберу. – Алексей решительно захлопнул тетрадь и довольно улыбнулся. Наконец-то у него появился весомый аргумент против каторги! Вряд ли господин Макрушин мог предположить, что педантичность Глафиры Степановны достигает такой степени, что она и взятку в расходную книгу внесёт.

Иван нахмурился, глядя на самоуправство Алексея, но возражать не стал, осторожничая.

Алексей ещё раз взглянул на фотографию Вельской и спросил:

– Иван, ты же всё знаешь! Почему молчишь, что у Дмитрия Аполлоновича была связь с Анной Юрьевной Вельской?

Иван глянул недовольно и пробурчал:

– Про неё говорить – только язык пачкать. Порочна она.

– Чем же? – делано удивился Алексей.

Иван поджал губы и принялся поправлять предметы вокруг себя, будто наводя порядок. Наконец он недовольно произнёс:

– Говорили люди, что ещё по молодости ребёночка она прижила, за то мать на неё и гневалась. А где тот ребёночек? – Иван остро взглянул на Алексея. – Сгинул. Сжила она его. Да с такой честный человек и здороваться побрезгует!

Алексей возмутился:

– Так Катерина сейчас в таком же положении! Только ты её не осудил, да и заботиться будешь, я уверен!

– Катерина девка деревенская, да дура к тому ж. Но своя. Не выбросишь ведь теперь её, всё ж не кошка. Ребёночка мы вырастим, дело нехитрое. А та была из благородных, понятие о чести имела, поди, а всё туда ж!

Алексей только головой покачал. Ему стало безумно жаль юную Анечку Белозерскую, оказавшуюся в центре людского осуждения. «Люди говорили» – самый весомый повод сломать жизнь девушке. А то, что судьба обошлась с Анной Юрьевой немилосердно, он уже не сомневался. Юная дворянка, лишённая наследства и с позором выданная за купца, – эти события говорят сами за себя. А ведь и у неё, получается, был свой синеглазый цыган. Не снова ли это Дмитрий Аполлонович, влюблённый в одну, женившийся на другой, обрюхативший обеих, да ещё и горничную?

Глава 26

Несчастливый день

Когда Алексей добрался до госпиталя, вошёл в кабинет и поздоровался, доктор Дубов даже головы не повернул. Владимир Семёнович был занят: резал скальпелем газету. Левой рукой он держал газетный лист на уровне глаз, а правой нарезал тонкую «лапшу», целя лезвием между строк. На полу у его ног лежал целый ворох бумажных обрезков. Видно, упражняется Дубов уже значительное время.

В какой-то момент рука его дрогнула, скальпель скользнул в сторону, отрезая неровный кусок.

– Не получается, – разочарованно выдохнул Дубов и наконец повернулся: – Боюсь, Алексей Фёдорович, оперировать сегодня будете вы, меня руки не слушаются. Доброе утро, хотя не доброе оно совсем.

Алексей подошёл ближе.

– Что-то случилось?

Дубов аккуратно, даже не звякнув, опустил скальпель в лоток. Потом со всем раздражением ткнул пальцем в остатки газеты.

– Вот, пожалуйста, вторая волна мобилизации объявлена, мальчишек набирают![64] Будто нам сейчас работы мало!

– Вы из-за новостей так расстроились?

Дубов вздохнул и сразу поник:

– Варюша моя ушла. Явилась с утра разнаряженная, будто гуляла всю ночь, и заявила с порога, мол, ищите себе, Владимир Семёнович, другую помощницу, а я отбываю вон. И из прачечной заодно… отбываю. Только где же я такую найду? Я уж прощения стал просить за ссылку дурацкую эту, а она ни в какую. В щёку меня поцеловала и ушла… Укатила с мужчиной на авто. А я, будто брошенный жених, за нею побежал, представляете? Во двор выскочил. Да только они сразу уехали. Видать, дальше гулять.

Дубов растерянно потёр небритую щёку. Алексей насторожился.

– Что это за авто было, Владимир Семенович?

– Да бог его знает! Я в автомобилях не особо силён. А духи-то у неё, задохнуться можно! Красавица она, конечно, да только в форме сестры милосердия мне больше по нраву была. Хотя её тоже понять можно. Молодая ещё совсем, а я её… бинты стирать. Эх, упустил я девку, Алексей Фёдорович! Обидел, ушла вот. Давно её надо было из прачечной-то возвращать, а я, старый дурак, не звал.

Алексею стало неловко.

– Не корите себя, Владимир Семёнович! Возможно, у Варвары Дмитриевны другие причины были, а вовсе не ваше наказание.

– Да куда там, не утешайте! Вот, распереживался, руки дрожат, собраться не могу. Так что, Алексей Фёдорович, плохой из меня сегодня хирург, вы уж сами… Главное, чтобы сегодня срочного не приключилось или тяжёлого…

Дубов сел, расправил перед собой остатки газеты и уставился в них невидящим взглядом.

Алексей отошёл к окну. Внизу, под окнами, развешаны для просушки простыни и бинты, чуть дальше те самые задние ворота, откуда Варю забрал автомобиль. И что прикажете делать? Вновь бежать за ней, разыскивать и выяснять? Будь Варя в госпитале, у Алексея оставалась бы надежда на её благоразумие, всё-таки служба, ответственность перед людьми дисциплинирует. А так… боязно даже предположить, куда занесёт судьба Варвару Дмитриевну. И с кем она, позвольте спросить, провела эту ночь? Алексей был уверен, что после их тяжёлого объяснения Варвара Дмитриевна останется дома, утопая в слезах. А она вот!

Алексей подавил невесть откуда взявшееся раздражение и принялся натягивать халат, готовясь к обходу. Удивительное свойство есть у медицинской униформы: пока ты в халате, всё личное отступает. Иногда это очень полезно!

Возможно, он излишне старательно пытался отвлечься от личного, потому что, оправляя халат, смахнул со стола лоток со скальпелем, и тот, звеня, поскакал по полу.

Дубов расстроенно откинулся на спинку стула и поворчал:

– Вот теперь уж наверняка! И срочное будет, и тяжёлое! Осталось только подождать!

В ту же секунду дверь в кабинет распахнулась и на пороге появилась одна из сестёр милосердия. Вид у неё был изрядно встревоженный и запыхавшийся.

– Алексей Фёдорович, Владимир Семёнович, калеченого привезли, совсем плохой. Сёстры уже операционную готовят!

Дубов хлопнул себя по коленям и встал, укоризненно выговаривая Алексею:

– Не будет сегодня нам спокойствия, ни минутки, помяните моё слово, Алексей Фёдорович! Идёмте уж, посмотрим, что нам привезли. Авось справимся вдвоём-то. Только уж я на подхвате буду…

Алексей вышел вслед за пожилым хирургом. Разумеется, он не раз слышал о врачебных приметах, но до сих пор позволял себе относиться к ним… снисходительно. Возможно, пора ему пересмотреть свою точку зрения.

Пациент, лежащий на операционном столе, был совсем нехорош. Выглядел он так, будто побывал внутри «Обыкновенной американской машинки для рубленых котлет и мясного фарша»[65].

Алексей быстро ощупывал взглядом пациента. Плохо,