Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн

Я сдержалась и не сказала, что „переутомились“ было одним из его словечек. Я и так зашла слишком далеко. Он подготовил ее к моим возражениям, и мое поведение заставило ее защищаться. Я повернулась и пошла обратно, а она следовала в трех шагах за мной, точно охранник, следящий, как бы я не сбежала. Но из лабиринта тропинок, которые мы сами себе создали, выхода не было. Был только один путь, и я знала, какой».

Глава двадцать четвертая

Через пару мгновений, когда становится ясно, что Вероника не собирается продолжать, я уточняю:

– И это все? Так заканчивается признание Кровавой Бесс? Она ни в чем не призналась!

– Больше в дневнике ничего не было, – сказала Вероника. – Последние страницы кто-то вырвал. Мы искали их, но не нашли. Джен сказала, что этого и не нужно. Она знала, что Бесс собиралась делать.

– Так Джен поверила?

– Полностью, – неожиданно хриплым голосом отвечает Вероника. – Она как будто впитала в себя историю Бесс. В конце концов, это была и ее история: богатая девушка спасает бедную, а ей потом приходится спасать богатую девушку от злого великана-людоеда. Бесс должна была спасти Джозефину от ее властного жениха, Эдгара Брайса. Джен должна была спасти Вайолет от ее отца, доктора Синклера. По крайней мере, так она видела это. На следующий день Джен начала во время сеансов говорить голосом Бесс. Не думаю, что ей приходилось притворяться – мне кажется, она сама верила, что Бесс Моллой говорит ее голосом.

На мгновение я подумала, что Вероника хочет продолжить, и держала ручку над страницей, готовясь записывать слова: мне не терпелось узнать, что будет дальше. Но Вероника обмякла на диване.

– Очень тяжело говорить чьим-то чужим голосом, – сказала она. – Думаю, на сегодня все, Агнес.

Пока я печатаю две последние главы – а признание Бесс решаю сделать отдельной главой, – чувство, что время вокруг застыло, усиливается. Неудивительно, что Джен так легко удавалось подражать голосу Бесс. Когда я нажимаю на клавиши пишущей машинки, я чувствую, что могу быть Джен, Вайолет, Бесс или Джозефиной – или любой из девушек, заключенных здесь.

Что, если душа Кровавой Бесс все еще заперта в лабиринте в лесу? Что, если, гадаю я, тюрьма эта так хорошо спроектирована, с каменными стенами, винтовыми лестницами, секретными проходами и тропинками, что даже души заключенных остаются здесь в плену?

Мысль эта так ужасна, что пальцы застывают над клавишами. И в неожиданно наступившей тишине я слышу эхо стука – как будто шаги в холле, и я представляю, что это шаги всех девушек, когда-либо оказавшихся здесь. «Или это просто Летиция или Питер», – напоминаю я собственному отражению в потемневшем окне.

Заканчиваю печатать, собираю страницы, выравниваю стопку, постукивая ими о стол, и подкладываю под камни.

Лежите здесь.

Встаю – и затекшие руки и ноги отзываются болью. Вероника права. Тяжело говорить чьим-то чужим голосом. В холле я забираю корзинку со своим ужином и поднимаюсь по изгибающейся лестнице. В своей комнате съедаю половинку сэндвича и наливаю себе чашку едва теплого кофе с молоком из термоса. Потом открываю ноутбук и перепечатываю две последние главы.

По памяти.

Мне не нужны страницы рукописи или блокнот с пометками. Пальцы летают над клавиатурой так быстро, будто я сижу за механическим пианино и играю песню, уже записанную на его ленте, а мне остается только нажимать на клавиши, останавливаясь, лишь чтобы глотнуть сладкого кофе. Несмотря на это, к тому времени, как я заканчиваю печатать, чувствую себя такой же опустошенной и вымотанной, как теперь уже пустой термос. Пальцы еще дергаются, вырисовывая узоры над клавиатурой.

Ложусь на кровать, собираясь немного подремать, но проваливаюсь в глубокий сон.

Во сне я бегу по Тропе. Не знаю, бегу ли я за кем-то или от кого-то, но знаю, что моя жизнь зависит от скорости. Корни прорываются сквозь мох, пытаясь меня поймать, ветви тянутся схватить меня. Туман висит тяжелым полотном, точно мокрые простыни на бельевой веревке между деревьями. За ними маячат фигуры, и я знаю, что это те девушки, которые оказались здесь, в Ненастном Перевале, и которые так и остались в заточении. Одна из этих фигур выскакивает из-за деревьев прямо передо мной, и я вижу, что это доктор Хьюсак, который каким-то образом оказывается одновременно доктором Брайсом и доктором Синклером. Монстр с тремя головами.

– Ты не можешь постоянно убегать от своих проблем, Агнес, – говорит он. Я огибаю его и бегу дальше. Впереди мелькает женщина в длинном белом платье и исчезает за следующим поворотом тропы. Моя мать, думаю я. Она бежит к краю утеса. Если я ее не остановлю, она прыгнет с обрыва и погибнет.

Бегу быстрее, но никак не могу ее догнать, она всегда остается впереди, а шлейф ее белого платья постоянно исчезает за поворотом, и за следующим, и за следующим… А потом, как раз когда я сокращаю расстояние между нами, рычащий зверь с желтыми глазами выпрыгивает из тумана и валит меня на землю.

Голова ударяется о что-то твердое, зрение расплывается, в глазах двоится, троится… и вот уже три головы щелкают слюнявыми челюстями. Я отползаю назад по грязи, пальцы цепляются за что-то твердое и жесткое. Поднимаю, чтобы ударить зверя по голове, но вместо зверя надо мной склоняется фигура в плаще, протягивает руку, чтобы помочь. Хватаюсь за нее, не сомневаясь, что это рука матери, но когда поднимаю взгляд, вижу женщину в алом плаще. Она тянет меня к краю обрыва. Я пытаюсь вырваться, но она сжимает мою руку как в тисках. А когда я опускаю взгляд, вижу вместо пальцев голые кости. Это рука скелета. Хочу закричать, но женщина поворачивается ко мне, и череп в капюшоне плаща усмехается.

– Лучше умереть, чем жить здесь как в тюрьме, – говорит она. И мы падаем с обрыва.

Вздрогнув, я просыпаюсь, схватившись за простыни, чтобы не упасть. В окно спальни струится утренний свет. Я уснула ранним вечером, но каким-то образом проспала всю ночь. Каждая мышца в теле болит, голова кружится, а простыни липнут к влажной коже. Отбросив их, я вижу кровь. На один мучительный миг мне кажется, что начались месячные и я запачкала чистое белье Летиции. А потом вижу царапины. Тонкие, как паутинка, следы покрывают мои руки и ноги. Как будто меня царапало животное – или это была я сама.

Со мной