Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн

– Все страницы на месте? – спрашивает Вероника, и ее дрожащий голос совсем не похож на голос властной хозяйки, каким она говорила минуту назад.

Летиция смотрит на окровавленные страницы, будто боится дотронуться. Если она не хочет, чтобы историю рассказали, это один из способов высказать свое мнение.

Беру страницы, листаю их, переворачиваю, проверяя номера на каждой. Дойдя до последней, я переворачиваю и ее, чтобы снова посмотреть на отпечатки пальцев в крови – и на этот раз замечаю надпись. Приходится поднять лист к свету, чтобы разобрать.

От тишины Вероника, похоже, нервничает еще больше.

– Что там? – требовательно спрашивает она, и теперь голос ее звучит ворчливо, гораздо старше ее лет. Это голос старухи. Смотрю на Летицию, не сомневаясь, что она тоже хочет избавить Веронику от всего этого, но она уже говорит:

– Судя по номерам, все страницы на месте. Но на одной есть надпись.

– И что, что там? – нетерпеливо торопит Вероника.

– «Кровавая Бесс вернется за тем, что считает своим».

Глава двадцать пятая

С дивана раздается хриплый скрежет, и я уже не сомневаюсь, что это последний вздох Вероники, что ее убило страшное послание Кровавой Бесс. Но, повернувшись к ней, я вижу ее лицо и понимаю, что она смеется.

– Какое… у местной молодежи… – выдавливает она, задыхаясь, – чувство юмора.

Смотрю на Летицию, гадая, стоит ли рассказывать Веронике о кровавых отпечатках пальцев. На местную молодежь не похоже. Но Летиция не смотрит мне в глаза, а просто забирает совок.

– Я вызову стекольщика, – коротко сообщает она, выходя из комнаты. – И скажу Питеру, чтобы пока заколотил окно.

Когда она уходит, я снова смотрю на стол. Грязь и стекло исчезли, но на дереве осталась полоска крови, и желудок сжимается. Кусок мрамора тоже перепачкан в крови, он, как сказал Питер, с кладбища. Но откуда ему знать, думаю я, переворачивая камень…

– Вы так и собираетесь стоять там и таращиться на осколки, – окликает меня Вероника, – или все же начнем работать?

Я не отвечаю – не могу отвести взгляда от лица, которое смотрит на меня в ответ. Это половинка головы ангела с кладбища – того самого, который снился мне ночью. И на нем тоже кровавые отпечатки.

– Мисс Кори, – снова зовет меня Вероника, на этот раз мягче. – Вы в порядке? Вам нужно время, чтобы прийти в себя?

– Прийти в себя? – как попугай повторяю я. Это просто совпадение, убеждаю себя я. Камень просто приснился мне, и что? Я бы запомнила, если бы разбила стекло, правда?

– Хотите сделать перерыв? – спрашивает Вероника.

– Нет, – отвечаю я, встряхнувшись. Заставляю себя собраться – точно это я разбита на кусочки и разбросана по столу. Беру свой блокнот для стенографии и сажусь на стул напротив писательницы. – Я готова.

«Джен начала „становиться Бесс“, как она это назвала, во вторую неделю сентября. Мы все поняли, что что-то изменилось, когда она не вернулась с дневного сеанса с моим отцом. Мы сидели в комнате отдыха, работали над одной из тех бесконечных головоломок в ожидании своих сеансов. Но потом пришла смотрительница и сказала, что все дневные сеансы отменены.

– Тогда мы можем выйти на улицу? – спросила я. И удивилась, когда она разрешила.

Должно быть, ее отвлекло то, что отец отклонился от своей драконовской мании всегда следовать расписанию.

Или, возможно, смотрительница хотела избавиться от нас. Открыв нам дверь на лужайку позади дома, она не стала следить за нами, а вернулась внутрь.

Я подошла к краю леса и остановилась, глядя вверх, на башню. Силуэт отца у окна был хорошо различим. Обычно, когда на кушетке перед ним лежал пациент, он отклонялся на спинку кресла и закрывал глаза. Но теперь он наклонился вперед, перед камерой на штативе, и, судя по напряженным мышцам на спине, жадно вслушивался в каждое слово.

– Мои сеансы он так никогда не слушает, – сказала Ли-Энн. – Как думаешь, что она ему рассказывает?

Я пожала плечами:

– Должно быть, она добавляет больше про секс. Чтобы он наверняка почувствовал себя некомфортно.

Ли-Энн вытаращилась на меня:

– Я бы побоялась так делать, ну, вдруг… если… ну ты понимаешь… – Она покраснела так, будто под ее кожей тлели угли.

– Если вдруг это разбудит сексуальное влечение моего отца? – предположила я. – Не волнуйся. Думаю, отец во всех нас видит скорее лабораторных мышей в большом лабиринте. И идея опубликовать свою книгу возбуждает его сильнее, чем возможность секса с одной из нас.

Я сказала это с непринужденной убежденностью, которой научилась у Джен, но Ли-Энн, похоже, не поверила.

– Ты говоришь в точности как она.

– Как кто?

– Джен, – с хитрой улыбкой ответила она. Не знаю, это был комплимент или подкол. Думаю, мы все хотели и звучать, и выглядеть, и вести себя как Джен. Все девушки начали завязывать рубашки униформы на талии и оставлять верхние пуговицы расстегнутыми, когда смотрительница отворачивалась.

Донна стащила из комнаты отдыха пару тупых ножниц и соорудила себе подобие хаотичной прически Джен, но стала напоминать скорее йоркширского терьера, после чего ее на неделю закрыли в изоляторе в качестве наказания. Ли-Энн одолжила у Джен темную подводку для глаз и так накрасилась, что стала напоминать енота, и смотрительница назвала ее потаскухой.

Чем больше мы становились похожи на Джен, тем меньше она сама была похожа на себя. Я думала, что она будет довольна вниманием моего отца и его доверчивостью, но нет.

– Он купился на все, что я рассказала, – сообщила она мне как-то ночью через решетку. – Даже спросил, почему, на мой взгляд, я пришла в „Джозефин“ – а я сказала, что меня тянуло туда, что я должна была найти тебя. И он спросил, – тут голос Джен стал хриплым и прозвучал жутко похоже на голос отца: – Это потому, что моя дочь – реинкарнация своей бабушки?

– А ты что ответила? – спросила я, прижавшись щекой к холодному линолеуму на полу.

– Я сказала – да, конечно, – зевнула Джен. – Так что тебе завтра придется постараться и внести свою лепту. Можем попрактиковаться, пока пишем книгу. Ты нашла блокнот?

Я пробралась в кладовку и взяла три толстых тетради, в которых экономка вела учет.

– У меня есть, да. Тебе нужно? – Я начала проталкивать тетрадь через вентиляционное отверстие, но Джен меня остановила.

– Нет, давай ты будешь писать. У тебя почерк лучше, и я так хочу спать… Я просто закрою глаза, и мы начнем с того, что наша героиня