Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн

– Джен, – говорю я с внезапным вдохновением. – Незнакомка, которая приезжает в Ненастный Перевал, должна быть как Джейн Эйр, только Джен, как произносишь ты.

Когда она не ответила сразу, я подумала, что сказала что-то не то. Может, в книгах нельзя использовать настоящие имена. Глупая была идея, я испугалась, что настоящая Джен становилась Бесс, и тогда хотя бы на страницах книги у меня останется моя Джен.

– Ты, наверное, придумаешь что-то лучше, – начинаю я.

– Нет, – голос ее звучал будто эхом издалека, словно говорили сами стены. – Мне нравится, что это будет Джен. Знаешь, я же сама убрала букву „й“ оттуда. Мое настоящее имя пишется не так.

– А теперь будет так, – сказала я. – В нашей книге наши истории будут такими, какими мы хотим их видеть.

– Мне это нравится, – все более сонным голосом сказала она. – А девушку в башне мы назовем Вайолет, как тебя.

Так мы начали писать „Секрет Ненастного Перевала“ той ночью. Джен диктовала историю будто по памяти, будто все это уже происходило, а я записывала.

История, которую она рассказывала, была похожа на те старые книги, которые так любила миссис Вайнгартен: молодая девушка попадает в таинственный старый особняк и узнает его секреты. Но также это каким-то образом была и наша история. Когда Джен уставала, она произносила: „Так тяжело говорить чужим голосом, продолжай ты“.

И я подхватывала историю, читая вслух и записывая одновременно, будто кто-то диктовал ее мне. Этот голос остался со мной и на сеансах с отцом. Он думал, что загипнотизировал меня, и я его не переубеждала. Он пытался вернуть меня в ту ночь, когда умерла Анаис в отеле „Джозефин“, но вместо ответов я говорила ему глубоким замогильным голосом, который репетировала с Джен:

– Я и есть Джозефина!

Я рассказала ему про Кровавую Бесс и предупредила, что она все еще злится и жаждет мести. Было слышно, как он поспешно царапает что-то в блокноте под жужжание камеры. Приятно было оказаться той, кто диктует ему. Впервые в жизни я была тем, кто контролирует.

Но, похоже, на Джен ее притворство Бесс такого эффекта не оказывало. Она то уставала, засыпая за столом с головоломками во время отдыха, то нервничала, расхаживая взад-вперед по лужайке, точно тигр в клетке. Каждый раз, когда смотрительница оставляла нас одних, Джен убегала в лес. И я шла за ней, беспокоясь, как бы она не потерялась – или, видя взволнованный блеск в ее глазах, – как бы не убежала.

Я находила ее на детском кладбище: она сидела у могилы девочки, умершей сто лет назад. Джен оставляла там цветы и записки, которые придавливала сверху круглыми камнями. Однажды я застала ее плачущей.

– Что случилось? – спросила я.

– Все эти дети, – всхлипывая, ответила она, – умерли со своими матерями, потому что никому они были не нужны! Ты же знаешь, что такое „Приюты Магдалины“? Они помещают туда девушек, которые не подходят на роль матери, потому что они падшие женщины, а потом дают им и их детям умереть.

– Это было очень давно, – мягко ответила я. – Джозефина Хейл реформировала приют…

– В самом деле? – не согласилась Джен. – Я разговаривала с твоим отцом, и он сказал, что идея Джозефины заключалась в том, чтобы забрать девушек из семей, чтобы на них не оказывали дурное влияние. А затем она взяла и вышла замуж за Эдгара Брайса, этого евгеника! Он хотел оставлять девушек здесь на всю жизнь, чтобы они не передали никому свои дефективные гены. Он хотел их стерилизовать. Поэтому Бесс его и убила.

– Ты не знаешь этого наверняка, – возразила я. – В дневнике такого не было…

– Я знаю это здесь, – ответила на, хлопая себя по груди. – Она сделала это, чтобы спасти других девушек и чтобы спасти Джозефину, потому что он хотел упрятать и ее тоже…

– Это неправда, – снова возразила я, но слишком тихим шепотом. Всю жизнь я росла, слушая истории про свою бабушку и Кровавую Бесс, истории, в которых было что-то неприглядное, будто это Джозефина была виновата в том, что Кровавая Бесс убила Эдгара Брайса и повесилась в башне. Возможно, с Джозефиной было что-то не так, раз она навлекла на себя такую трагедию. В конце концов, посмотрите на ее дочь, мою мать, – она стала неуравновешенной, психически больной, безумной. Я видела, как отец смотрел на меня, словно проверяя, передалась ли мне эта зараза через кровь. Так на меня смотрела Джен. Будто это я была сумасшедшей, в то время как она сама стояла на коленях у могилы ребенка, умершего сто лет назад, с испачканными в земле руками, которыми она выкапывала камни, чтобы прижать записки для мертвецов.

– Это Бесс была безумной, а не Джозефина, – сказала я.

Глаза Джен так сильно расширились, что я увидела их белки, а пальцы судорожно сжали камень – грубый кусок мрамора, который, должно быть, отломился от одной из статуй, и на мгновение я подумала, что она бросит его в меня. Но вместо этого она посмотрела на камень, будто забыла про него, и покачала головой. Я увидела в камне лицо и поняла, что это головка разбитого ангела с детской могилы. При виде него желудок сжался, но Джен улыбалась.

– Это не ты сейчас говоришь, а Джозефина. Она все еще находится под влиянием доктора Брайса, даже в загробной жизни. Но не волнуйся, я знаю, что нам делать. Мы должны призвать Кровавую Бесс, чтобы она освободила ее – и нас тоже. А для этого нам нужно развести костер в ночь на Хэллоуин».

Я жду, чтобы Вероника продолжила, и чувствую себя Вайолет, которая стоит на кладбище рядом с Джен и видит, как та хватает мраморную голову ангела. «Ту же самую, что лежала на столе?» – гадаю я. Совпадение ли это, что в сегодняшней части истории появилась та самая голова, которой этой ночью разбили окно в библиотеке? Могла ли Вероника сама бросить ее в окно ночью? Но очень сложно представить, как слепая Вероника бредет по лабиринту в темноте. Она могла попросить Летицию или Питера об этом, а теперь вставила в историю, чтобы… что? Напугать меня? Но зачем?

Голова кружится все сильнее, мысли летают по кругу.

Наконец Вероника произносит:

– Думаю, костер мы оставим до следующего раза. Надо освободить комнату, чтобы Питер смог заколотить окно. Я попрошу его перенести пишущую машинку к вам в комнату, чтобы вы могли напечатать страницы сегодня днем. Остаток утра можете отдыхать.

Я жду, пока она