Когда мы были непобедимы - Мария Орунья

– Добрый вечер! Подсказать вам что-нибудь?

Я посмотрел на нее. Как она изменилась. Теперь у нее снова каштановые волосы, а на носу снова очки, только теперь в тонкой металлической оправе. На ней были джинсы и свободная блузка. Мне показалось, она немного поправилась. Лена по-прежнему была из тех женщин, которых сначала не замечаешь, а со временем влюбляешься. Как она любезно со мной заговорила…

– Да… Мне нужна одна книга… Довольно старая, не знаю, есть ли у вас.

– Как называется?

Тут она подняла глаза, узнала меня и выжидающе замолчала. Я не отвел взгляд.

– Я ищу “Запретный возраст”. Есть у вас?

Она улыбнулась.

– Эта книга у меня всегда в наличии.

[…]

Мы пошли пить кофе. Я чувствовал себя скованно. Мне казалось, что старым друзьям неважно, что вы давно не виделись, даже если прошло целых двадцать лет. Что они встретятся, и сразу все будет как раньше. Но нет. Все оказалось совсем не как раньше, потому что Лена стала другой. Она многое пережила и свой жизненный путь строила осознанно. Она жила совсем не так, как я, сама решала, что ей делать, держала бразды жизни в собственных руках, не боялась рисковать.

– Замуж не вышла?

– Я была замужем, когда жила во Франции, в Бержераке. Но мы расстались.

– Понятно.

– А ты?

– Я тоже был женат, но развелся.

И повисла тягостная тишина, когда обоим нечего сказать.

– Как дела у книжного магазина?

– Пока неплохо, но я всего два года назад его открыла.

Опять молчание.

– Кстати… Я знаю, что ты теперь писатель.

– Правда? Но ведь на испанский мои книги не переводили.

– У нас в “Лестнице” есть и иностранная литература тоже.

– И мои книги?

Она кивнула. (Так она не теряла меня из виду!) Мы снова замолчали и стали смотреть в окно на прохожих.

– Что с тобой случилось? Почему ты не захотел тогда со мной разговаривать? – спросила она неожиданно.

– Не знаю. Я был зол на весь мир. Был трудный период.

Она снова кивнула. Эта новая Лена говорила гораздо меньше, чем прежняя. Мы еще немного поболтали. Про жизнь, про то, что успели сделать. Я с удивлением обнаружил, что мы словно только что познакомились. Два чужих человека, у которых нет ничего общего. Осталось лишь приятное воспоминание о том подростковом поцелуе на пляже. И о том лете, когда мы думали, что непобедимы, и прыгали в море с Белого Камня. Но прошло время, и мы осознали, что мир просто так не завоюешь.

Мы договорились обязательно еще раз встретиться, ведь я собрался провести в Суансесе все лето, работая над книгой. Я даже пригласил ее “заглянуть как-нибудь вечером” ко мне, но нет. Официального приглашения я из себя так и не выдавил, и Лена во дворец дель Амо не пришла.

[…]

Интересная штука. Бывают люди, которых увидишь после долгого перерыва, и тебя словно током ударит. Начинаешь сравнивать ваши жизненные пути, размышлять… А бывают такие, что вспыхнут, как искры от бенгальского огня, и снова исчезают бесследно. Что-то подобное произошло, когда я, гуляя по городку, увидел Рут. Мы разговорились, она держалась со мной как со старым знакомым, словно мы только вчера виделись. Обсудили, как изменился Суансес, она расспросила меня про Пабло. “Две дочки? Прямо как у меня!”

Разговор получился ни о чем, хотя я был рад ее повидать. Она по-прежнему была красивой и ухоженной, обращала на себя внимание, только взгляд потяжелел.

Как-то вечером в июле, на праздник Святой Девы дель Кармен[26], – в Суансесе все небо было в фейерверках – я заметил Рут с детьми в Верхнем городе, в компании друзей. Хорошо, наверное, чувствовать себя дома, окруженной “своими”.

Лену я тоже потом пару раз видел, в основном случайно, хотя однажды заглянул в ее книжный. Между нами не было напряжения, мы спокойно разговаривали, улыбались. Но больше ничего. Уже ничего. В конце концов Мередит оказалась права, я был влюблен в иллюзию, в воспоминание. Наверное, я мог бы постараться узнать ее получше, завоевать, снова влюбиться. Красивая умная женщина. Смелая. Мог ли я желать большего? Но что-то внутри меня твердило: нет, это не для тебя.

Кроме того, во особняке творилось нечто странное. Домработница, весьма религиозная, все взывала к ангелам, Деве Марии и Господу нашему Иисусу, утверждала, что во дворце поселилась нечистая сила, причем конкретно в восточном крыле. Поначалу меня это забавляло, но когда то же самое стал говорить и Лео, наш садовник, долгие годы работавший еще у бабушки, меня это встревожило… А все эти шорохи, свет… Они появлялись пусть не каждую ночь, но все же слишком часто. Я забеспокоился всерьез.

[…]

Как-то утром я спустился на Безумцев и не смог зайти в море, которое разбушевалось не на шутку, волны взмывали до небес и уволакивали в пучину все, что могли захватить. Песок, камни, водяные столбы. Я пошел было прочь, но тут появился Хайме с англичанином по имени Оливер. Нас познакомили, и мы сели в пляжном кафе пропустить по стаканчику. Как приятно было впервые за столько недель наконец поговорить по-английски, посмеяться. Сёрфить у Оливера не получалось категорически, зато у него хватало ума и чувства юмора, чтобы это осознать и принять. Он в подробностях описывал свои злоключения на доске, а я хохотал до слез. Потом я спросил его, куда бы съездить на денек, и Оливер сказал, что в Кантабрии, оказывается, есть лес секвой.

– Маленький совсем, но настоящий. Там рядом старое поселение кантабров. Ну, реконструкция.

– Надо же, съездить, что ли… Далеко?

– Да нет. Кабесон-де-ла-Саль примерно в получасе езды отсюда. Только ты не рассчитывай, что там парк, как в Калифорнии. А знаешь, где я видел самый чумовой ствол секвойи? В Музее естественной истории в Лондоне!

– Да?

– Да, они взяли срез ствола, получилась такая огроменная столешница, и повесили на стену. Одно слово, англичане! – И он рассмеялся.

[…]

В тот же день после обеда я поехал в Кабесон-де-ла-Саль. По дороге я несколько раз заблудился и наконец понял, что по меньшей мере дважды проехал мимо парка, не заметив его, – секвойи оказались совсем игрушечными по сравнению с калифорнийскими. Деревьев от силы тысяча, совсем невысоких, максимум метров сорок-пятьдесят. Зато здесь можно было дышать полной грудью, пахло вечностью, как в мавзолее. Густой лес окутывал тебя волшебством и закрывал от внешнего мира.

Я шел по деревянной дорожке мимо буков, дубов и каштанов. Наконец показались рыжеватые