Когда мы были непобедимы - Мария Орунья

Я сел на грубую деревянную скамейку, закрыл глаза и стал думать о Мередит, о нашей прогулке среди калифорнийских секвой, о том парке, куда мы не раз возвращались. И вдруг отчетливо понял, почему мне оказалось достаточно просто поздороваться с Леной, почему я не сделал даже слабой попытки завоевать ее, почему я готов довольствоваться дружбой. Вовсе не потому что у меня не было надежды на взаимность. Просто я любил другую. Как же я был слеп! Мередит. Она умела рассмешить меня, она подарила мне спасительную идею вернуться в море, она пробудила во мне писательский дар, она меня отпустила.

– Вам нехорошо?

– Что?

Я открыл глаза. Надо мной склонился высокий мужчина с тонкими усиками. И тут я понял, почему он забеспокоился. Лицо мое было мокрым от слез. Я и не заметил, что плачу.

– Да-да, спасибо. Я в порядке.

Мужчина кивнул и, загадочно улыбнувшись, произнес:

– Good luck[27].

Он зашагал прочь. Походка у него была странная, бесшумная, но твердая. Одет он был в элегантный деловой костюм, немного старомодный. Кому придет в голову заявиться в лес в таком виде? В конце тропы его поджидала женщина, но издалека в тени деревьев я различал лишь ее силуэт. Я в изумлении смотрел им вслед. Почему этот незнакомец пожелал мне удачи по-английски? Наверное, когда я заговорил, он услышал акцент. Теперь, вспоминая этого мужчину, во взгляде которого сквозило узнавание, я чувствую, что он мне приснился.

Я вытер слезы, посидел еще немного на скамейке и понял, что пора возвращаться. В буквальном смысле. Я не был уверен, что допишу роман, сомневался, что его вообще стоит публиковать. В любом случае в конце месяца я возвращаюсь в Калифорнию. К Мередит.

Вернусь не за защитой, а как равный партнер. И на этот раз у меня будет план. Гуляя среди секвой, я решил, что создам фонд, построю лагерь или что-то в этом роде (я еще точно не придумал) для детей и подростков из бедных семей. Открою им новые дороги в жизни. Сёрфинг, забота о природе, лесах, дружба и приключения. Что, глупо? Детские мечты? Возможно. Но я принял решение. Не так ли поступил мой старый инструктор Хайме? Не это ли сделал Холден Колфилд?

[…]

Той же ночью я поговорил с Мередит. Думаю, она услышала в моем голосе новые нотки, столь не свойственную мне решительность, и испугалась. Чтобы я загорелся какой-то идеей, отбросил сомнения – такого раньше не бывало.

– Ну что, до встречи в Калифорнии?

– Конечно, Карлос, увидимся, обещаю. Я рада, что ты нашел что-то, что наконец сделает тебя счастливым.

– Счастливым меня делала ты.

– Непохоже.

Я замолчал. Она была права. Ощущение счастья было мне неведомо, потому что я всегда ждал, что удовлетворение от жизни мне обеспечат другие. Но теперь я уже не похититель волн, я не хотел следовать чужим указаниям, я и сам знал, куда девать свое время. Наконец-то я займусь делом не ради себя самого. А еще я смогу и дальше продолжать писать. Рассказывать новые истории.

– Мередит.

– Да?

– Давай вернемся в парк секвой. Устроим пикник, а? Я расскажу тебе, что задумал.

– Карлос, с тобой все в порядке? Ничего не случилось? Ты изменился.

– В лучшую сторону или худшую?

Она засмеялась.

– Просто изменился.

– Тогда буду считать это комплиментом.

Мы попрощались. Подробно рассказывать ей все по телефону я не решился. Надо увидеться лично. Мередит… Какой же я идиот, что позволил тебе уйти. Конечно, вернуть ее будет непросто, но по крайней мере она согласилась со мной встретиться. Сначала она наверняка мне откажет, но я собирался вновь завоевать ее, вложить в это всю свою душу. Вообще, если бы я не знал, что она все равно ближайшие две недели будет в командировке в Бостоне и Нью-Йорке, я бы улетел в Калифорнию первым же рейсом. Но час нашей встречи и так был близок, а я хотел сперва разобраться, что же творится с дворцом дель Амо. Меня не покидало чувство, что за мной следят, а однажды показалось (вот бред!), что в таинственном саду я заметил какую-то женщину в одежде словно из прошлого века.

Интуиция нашептывала мне, что за мной охотятся и что, несмотря на все мои наполеоновские планы, дела мои далеко не в порядке. Как будто за мной оставался неоплаченный должок и меня терпеливо поджидал дьявол.

* * *

Шел дождь. Капли барабанили по крышам, выступам, террасам. Карлосу Грину дождь не мешал – он как будто принес перемирие, затишье, которого так не хватало этим хаотичным летом. Никто не удивился, что вдруг повеяло осенью, в Кантабрии все привыкли, что дождь и солнце постоянно сменяют друг друга, словно танцуя бесконечный котильон, да и летнее тепло никуда не делось.

Лежа в огромной кровати, Грин прислушивался к шелесту дождя за окном и размышлял, чем бы сегодня заняться. Интересно, который час? Шесть, семь утра? Пойти бы на Безумцев, половить волны. Ему не хватало физической нагрузки, Оливер был прав, спорт разгружает мозг. Потом он поедет в частную клинику, к врачу, которого ему посоветовал Серредело, хотя точного адреса у него так и не было. Грин проверил телефон. Сообщений нет, а меж тем уже четверть восьмого. Еще надо сказать адвокату, чтобы агентство срочно подыскало нового садовника. Грин отправил ему сообщение в мессенджере, попросил перезвонить, как только сможет.

И писать, надо садиться писать. Последние дни выдались такие суматошные, что у него не было ни времени, ни желания, ни вдохновения, но писать надо. Интуиция подсказывала Грину, что если он не закончит роман до отъезда из Суансеса, то уже не закончит никогда.

Он поднялся и отворил внутреннюю деревянную ставню. На улице уже начало светать, дождь без устали осыпал землю поцелуями. Карлос посмотрел на газон внизу, перевел взгляд на горизонт. Наконец-то утро без мертвецов. Он внимательно осмотрел себя: никаких новых синяков и царапин. Хорошо. Можно накинуть что-нибудь и спускаться завтракать. Отодвинув засов и распахнув дверь, он почувствовал, как из коридора потянуло сквозняком. Он поежился. Похоже, все-таки похолодало, так что, может, не стоит соваться на пляж. Проходя мимо бального зала, Грин с удивлением обнаружил, что дверь открыта. Это он, что ли, забыл закрыть? Он не помнил точно, ведь за эти два дня во дворце побывало больше народу, чем за все остальное лето. Грин потянулся к ручке двери, но рука застыла на полпути. В комнате была она. Сидела у барной стойки и