Изъян - Алекс Джиллиан

Для меня — не опасен.

— Демидов Александр Сергеевич, тридцать шесть лет, — зачитывает Кравцов, не поднимая глаз. — Проживаете в Москве, район Хамовники, жилой комплекс «Садовые кварталы». Психиатр, профессор, частная практика. Всё верно?

— Всё верно.

— Согласно протоколу осмотра, вы обнаружили тело Романовой Алины Юрьевны примерно в 00:35, — говорит Кравцов, листая материалы дела. Голос низкий, прокуренный, без нажима. — Подтверждаете?

— Подтверждаю.

— Где именно вы её нашли?

— В квартире, — сухо отвечаю я. — Улица Катукова, дом двадцать четыре…

Следователь кивает, делает пометку, не поднимая глаз. Щёлканье ручки нарушает тишину — тот же навязчивый ритм, что и с тарабанящими по столу пальцами. Похоже, его раздражает необходимость подтверждать уже известные факты, повторять то, что и так было зафиксировано. Рутинная бессмысленность, превращённая в обязанность, — худшая форма наказания для думающего человека.

— В какой комнате вы обнаружили тело?

— В спальне. На кровати, — коротко сообщаю я.

— В каком положении оно находилось?

— На спине, руки раскинуты.

Кравцов приподнимает голову, взгляд короткий, безэмоциональный.

— Следы крови, повреждения? Во что была одета?

— Нижняя часть пижамы отсутствовала. Верхняя расстёгнута на груди. На шее — следы удушения, голова пробита. Удар, вероятно, нанесен металлической статуэткой, которая лежала рядом на кровати. Крови много. — я делаю короткую паузу, отгоняя всплывший в памяти образ. Не самое приятное зрелище, но я видел и похуже. — В тело были воткнуты иглы. Длинные, около пяти сантиметров.

Следователь замирает с ручкой в руке. Плечи слегка напрягаются, взгляд на миг уходит в сторону, скользит по столу и возвращается ко мне. Внешне держится спокойно, почти отстранённо, но лёгкое сокращение мышц у рта и короткий вдох выдают больше, чем любые слова. Физиологическую реакцию отвращения не спрячешь — тело всегда реагирует первым.

— Скажите, как вы думаете, — произносит он после недолгой заминки, — Кто мог сделать такое? — вопрос звучит не формально, не по инструкции. Он действительно хочет услышать мое мнение. — Вы ведь специалист, профессор. Работаете с патологическими состояниями. Как бы вы описали человека, способного на подобное?

Я сдерживаю циничную усмешку, которая в контексте разговора выглядела бы неуместной и могла подтолкнуть Кравцова к ошибочным выводам. Но дело не в том, что мне не свойственны эмпатия и сочувствие. Просто я отлично знаю этот приём — дать возможность «эксперту» высказаться, чтобы выудить неосознанные реакции. Классика допросной психологии.

— Описать? — спокойно уточняю я. — Сложно описать того, кого не видел. Но если исходить из характера травм… это не импульсивное убийство. Убийца контролировал себя, по крайней мере большую часть времени. Всё указывает на сдержанный гнев. Такой человек заранее знает, что делает. Но вспышка определённо была. Что-то вывело его из себя. Возможно, сопротивление жертвы, какие-то слова или другие триггеры, но позже он вернул контроль над гневом и закончил то, что планировал изначально.

Кравцов склоняет голову, сосредоточенно обдумывая мои слова.

— Значит, вы считаете, убийство было осознанным?

— Целенаправленным, — поправляю я. — В нём нет аффекта, как при бытовом конфликте. Нет паники или следов сожаления. Только холодная последовательность действий. — делаю короткую паузу. — Или ритуал.

Он поднимает глаза, сводя густые брови на переносице. В покрасневших от недосыпа глазах мелькает сомнение, но уверен — Кравцов отлично понимает, что я имею в виду. Он не просто так получил свою должность.

— Ритуал?

— На языке криминальной психиатрии — паттерн, — профессиональным тоном поясняю я. — Поведенческая последовательность, формирующаяся неосознанно. Преступники часто создают себе сценарии, чтобы оправдать то, что иначе не смогли бы совершить. Для них убийство — это форма самовыражения. Иногда — исповедь.

Кравцов слушает молча, не делает записей. В его взгляде появляется та редкая концентрация, когда человек перестаёт играть роль и начинает думать. Вот он, момент доверия. Уставший следователь, который ищет смысл там, где по долгу службы должен искать мотив.

— Вы говорите как человек, который… слишком хорошо их понимает, — произносит Кравцов, сделав глоток воды. Пластиковая бутылка с глухим стуком возвращается на стол.

— Понимание — моя профессия, — отвечаю спокойно.

Повисает небольшая пауза. Я замечаю, как он чуть прищуривается, будто оценивает, где кончается моя компетенция и начинается личный интерес.

— Если позволите, — продолжаю я, расслаблено откинувшись на спинку стула, который издает противный скрип, заставивший меня поморщиться. — Я бы рекомендовал задействовать профильное подразделение при Главном следственном управлении. У них есть специалисты по поведенческому анализу.

Он отводит взгляд, неосознанно щёлкает ручкой, листает первичный протокол. Молчит. Слишком долго. Возможно, размышляет, стоит ли сообщить, что такой специалист уже привлечён, а дела давно объединены в серию и ведутся под особым контролем. Поэтому ему приходится тщательно подбирать слова, чтобы не ляпнуть лишнего и не навлечь на себя гнев тех, кто курирует расследование.

— Давайте вернёмся к хронологии, — наконец произносит он. Голос снова сухой, официальный. — Почему вы оказались в квартире погибшей в столь позднее время?

— Алина позвонила мне вчера. Около десяти вечера. Попросила приехать.

— С чем связана просьба?

— Паническая атака.

— Вы были её лечащим врачом? — уточняет он, делая пометку в протоколе.

— Да, — коротко киваю. — Алина состояла у меня на терапии около двух лет. Сначала дистанционно, потом очно. Последние месяцы состояние ухудшалось.

— Вы часто навещаете пациенток ночью, профессор?

— Только тех, кто может себе это позволить, — сдержанно отвечаю я.

Кравцов хмыкает, но воздерживается от комментариев.

— Где вы находились в тот момент, когда поступил звонок от Романовой?

— За городом. У меня есть участок в Наро-Фоминском районе. Сейчас там строится дом.

— Строится? — уточняет он.

— Да. Небольшой дом, сюрприз для жены. Хотел закончить отделку до конца месяца, поэтому часто остаюсь там ночевать.

— То есть вы были там один?

— Да. Рабочие уехали еще днём.

— Кто-нибудь может подтвердить?

— Вряд ли. Там тихо, соседей пока нет.

Кравцов приподнимает бровь — короткое, почти незаметное движение, но я вижу, как в его голове складывается новая схема.

— Хорошо. Значит, звонок от Романовой вы получили, находясь один на участке. Вы сразу выехали?

— Нет. Где-то через час. Может, больше. Точно не помню, не смотрел на часы.

— И вы не боялись, что за это время с вашей пациенткой может что-то случиться? — прищурив глаза, интересуется следователь.

— Паническая атака длится недолго, — терпеливо поясняю я. — Алина знала, как с ней справляться, мы отрабатывали это не раз. Важнее понять, что вызвало приступ. Разбирать причины, а это не требовало спешки.

— Хорошо, — бесстрастно кивает Кравцов, ставя закорючку в очередной графе. — Судмедэксперт предварительно определил время смерти между десятью и полуночью, — произносит он, заглядывая в протокол. — То есть вы приехали уже после.

— Очевидно, — подтверждаю коротким кивком.

— Сколько заняла дорога?

— Чуть больше часа.

— И вы обнаружили тело в 00:35?

— Да.

— Соседка утверждает,