Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

— А что, если нам его самого допросить? — обратился Григорий Павлович к понуро молчавшему Владимиру, когда они уже шли к главному следственному управлению.

— Да разве позволят?! — махнул рукой Владимир. — Чтобы заместитель министра перед нами отчитывался?.. — Он поднял недоверчивые глаза на Ветрова. — И не надейся зря.

— Нет, не зря, — начал заводиться старший лейтенант. — Он же проходит по следственным материалам! Телевизор-то, краденный у государства, ему преподнесли. И есть подозрение, что случай этот не единичен. А ты говоришь — зря!

Ветров спорил с Карташовым, а фактически убеждал самого себя. Когда в далеком уже теперь 1959-м сельский райком комсомола направил его — двадцатитрехлетнего парня — на работу в органы, многое ему в милицейской работе представлялось иначе, чем теперь. И хотя к тому времени Гриша успел уже поработать, имел определенный жизненный опыт, напутственные слова секретаря райкома воспринял, как пионер клятву на торжественной линейке.

«Направляем на самый ответственный участок, — твердым голосом, в упор глядя на Ветрова, чеканил секретарь. — Передовая линия! Почти тот же фронт. Туда выбираются наиболее достойные, кристально честные и принципиальные товарищи. Других в органах не держат. Надеемся, что не подведешь и совесть свою комсомольскую ни при каких обстоятельствах по мелочам не разменяешь».

Крепко запомнилось Грише это напутствие. Но, как показало будущее, красивые, сказанные в парадной обстановке, слова — одно, а реальная действительность, к сожалению, часто — другое. Насчет передовой линии и почти фронта все оказалось правдой. И опасностей, и забот у милиционеров хватает через край. А вот с поголовной кристальной принципиальностью и честностью в рядах сотрудников органов внутренних дел вышел перебор. Увы, попадались здесь и карьеристы, и ловкачи, и просто люди с неустойчивой жизненной позицией. Они, естественно, никогда не составляли большинства; но вред делу охраны правопорядка наносили немалый. В прямой зависимости от занимаемого ими положения на служебной лестнице.

Выражения типа «не раздувать дело», «спрятать под сукно» постепенно перестали шокировать Ветрова. Это не означало, что он смирился, но подтверждало факт: парадные выступления по праздникам и рабочие будни, как говорят в Одессе, — две большие разницы.

— Вот сейчас доложим в Главном следственном управлении про звонок Хмельнова и потребуем разрешения на допрос, — подбадривал больше себя, чем напарника, Ветров. Карташов молчал.

Хотя рабочий день закончился, генерал-майор Петр Ефимович Воронов оказался на месте. На рабочем столе в его маленьком кабинете громко трезвонил телефон специальной связи. Генерал кому-то отвечал, на что-то жаловался.

— Ну как дела, сибиряки? — кивнул он заглянувшим в дверь следователям. — Докладывайте! Как вам ребята из УБХСС помогают? — не дождавшись ответа, снова спросил он.

— Помогать-то помогают, — откликнулся Григорий Павлович. — Только сейчас нам, кроме вас, вряд ли кто поможет.

— Что так? — Петр Ефимович осторожно погладил лысоватую макушку, обрамленную реденькими седоватыми волосами.

Ветров подробно, в деталях, доложил про звонок заместителя министра Хмельнова и еще раз напомнил Воронову о роли этого человека в деле Боровца.

— Допросить, значит, жаждете, — крякнул генерал. — Мы, мол, из Сибири — ни медведя, ни министра не боимся. Подать нам его сюда! Лихо, братцы, лихо!

— Но у нас же на руках факты, товарищ генерал! — вспыхнул Григорий Павлович.

— Какие факты? — хмыкнул Воронов. — Телевизор за полтыщи и тот под вопросом. Жидковатая улика для такого уровня.

— А как же Ленин? — чуть не задохнулся от волнения Григорий Павлович. — Он ведь, когда стал свидетелем дорожного происшествия, выговор сделал кому следует за то, что его не посмели допросить.

— Ну знаешь ли! — генерал снизу вверх хитровато взглянул на Ветрова. — Такой, как Ленин, и был-то единственный человек за всю историю. Сравнил тоже! И вообще, друзья, — его покрытое мелкими оспинками лицо приняло благодушное выражение, — не раздувайте вы кадило из ничего. Не высасывайте проблемы из пальца. Доведите хотя бы до ума то, что у вас стопроцентно на сегодняшний день подтверждается. Понимаете — стопроцентно. А министры... бог с ними. Пусть они пока поработают.

Глава 32

В невеселом настроении застал своих подчиненных прилетевший в столицу в среду после полудня Пантюхов.

— Значит, благодетели Филиппова уже засуетились, — подытожил он рассказ Ветрова о последних событиях. — Добро! Они нам в лоб, а мы им в ответ — по ребрам. Когда у нас прибывает вечерний рейс из Новосибирска?

Уточнив время прибытия управляющего союзным трестом в Москву, Леонид Тимофеевич не стал терять ни минуты. Чемоданы с папками дела Боровца и магнитофонными записями допросов начальника спецмонтажного управления и Филиппова он передал для изучения сотруднику Главного следственного управления, которому генерал Воронов поручил просмотреть все материалы. А сам вместе с Ветровым, Карташовым и приданным им в помощь московским лейтенантом стал готовиться к встрече Степана Григорьевича.

До прибытия самолета из Новосибирска еще оставалось время, и они успели допросить личного шофера управляющего Костетова. Практически он был чуть ли не единственным человеком, который мог видеть, как передавал Боровец взятки Филиппову.

Мог видеть, а мог и не видеть. В таких делах, как правило, свидетелей не зовут. Но по показаниям начальника спецмонтажного управления выходило, что шофер несколько раз присутствовал при передаче. Один раз, когда Боровец остановил их машину по дороге из треста домой (Филиппов тогда находился в отпуске). И во второй раз во время поездки Филиппова и Боровца по южному участку газопроводной трассы. После обеда в тбилисском ресторане «Иверия».

В обоих случаях, судя по его показаниям, Боровец передавал деньги управляющему прямо возле машин на глазах Костетова.

Пантюхов не слишком надеялся, что шофер вспомнит такие «детали». За Костетовым и еще кое-что имелось: получение денежных переводов от спецмонтажного управления в виде так называемых премий, доставка на дом привезенного из Новосибирска телевизора заместителю министра Хмельнову. Да мало ли что еще мог сообщить о своем хозяине личный шофер.

Хозяина застали дома. Открыв дверь, Костетов — крепкий, среднего роста, лет сорока с небольшим мужчина — долго вертел в руках и разглядывал ордер на обыск. Из-за его плеча с ужасом глядела на сотрудников и понятых беленькая пухленькая женщина, вероятно, жена.

Когда сотрудники милиции предложили Валентину Петровичу еще до начала обыска, добровольно, выдать имеющиеся у него незаконно присвоенные деньги или какие-либо другие ценности — жена, охнув, закрыла лицо ладонями. Костетов только пожал плечами.

В левом кармане осеннего пальто, висевшего в шифоньере,