Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

class="p1">— А с вами мы еще побеседуем завтра утром вместе с моим помощником: надо зафиксировать все, что вы мне сказали, — добавил Павел Алексеевич для моментально воспрянувшего духом управляющего.

Глава 29

Пантюхов плохо помнил, как и на чем он добирался в тот вечер домой.

— Плохи наши дела, — сказал ему майор Доронин, расставаясь с ним возле управления внутренних дел. Но Пантюхов считал: не просто плохи — катастрофичны! Леонид Тимофеевич никогда не был паникером. С трудностями, возникающими в ходе следствия, сталкивался не раз. Но неполучение санкции на арест Филиппова потрясло его.

Он понимал, что может произойти дальше. Степан Григорьевич, возвратившись в Москву, уничтожит все улики. Сумеет сделать немыми даже косвенных свидетелей. Попробуй потом поищи концы! А о заместителе министра Хмельнове, похоже, покрывавшем всю эту шайку в благодарность за солидные подношения, и речи вести не придется. Почти год работы коту под хвост!

Леонид Тимофеевич громко чертыхнулся, открывая плохо поворачивающимся ключом дверь своей квартиры. Отослав спать жену, принявшуюся было хлопотать насчет ужина, он заперся в кухне. Тарелки с едой вызывали у него отвращение. Какая уж тут еда.

Поразмышлял тоскливо, не опрокинуть ли «для снятия стресса» грамм сто, но не стал. На цыпочках прошел в комнату, перенес на кухонный стол магнитофон.

Медленно крутились катушки, почти на нуле — громкость. Но Пантюхов разбирал каждое слово: просто знал наизусть.

Как во смутной волости, лютой злой губернии

Выпадали молодцу всё шипы да тернии.

Он обиды зачерпнул полные пригоршни

Ну, а горя, что хлебнул, — не бывает горше...

Это была невеселая песня. Но сегодня хотелось слушать именно ее.

А ведь не только почти год работы пропадает, — глухо шевельнулось в мозгу. — Филиппов для своей реабилитации, пожалуй, будет добиваться применения к следователю той самой статьи, по которой тот карается законом за возведение заведомо ложного обвинения. Тут уж не потерянным временем, а тремя годами лишения свободы может запахнуть!

Пантюхов не особенно верил в такой мрачный исход, но теоретическую возможность его не мог не учитывать. А в коварстве управляющего союзным трестом не приходилось сомневаться. Ишь как к прокурору кинулся! На колени рухнул. Оговорили, дескать, бедолагу, напраслину на себя возвести заставили. Можно представить, что еще он способен вытворить ради своего оправдания. К тому же, и зацепка теперь есть — областной прокурор не позволил его арестовать. Значит, не согласен со следователем. «Тут на милость не надейся — стиснуть зубы и терпеть. Сколь веревочка ни вейся — все равно совьешься в плеть», — подсказывал Высоцкий, прорываясь сквозь посторонние шумы и поскрипывания.

Эх, Павел Алексеевич, Павел Алексеевич... Ведь по рукам бьете. Буквально отбиваете желание работать. Пантюхов чувствовал себя на краю пропасти. «Ты не вой, не плачь, а смейся — слез-то нынче не простят! Сколь веревочка ни вейся — все равно укоротят», — травил душу голос. «Побудьте день вы в милицейской шкуре — вам жизнь покажется наоборот. Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, за тех, кто в МУРе, никто не пьет!» — Пантюхов выключил магнитофон. «Побудьте день вы в милицейской шкуре», — машинально повторил он фразу и криво усмехнулся.

Завтра Филиппов сядет в самолет и — поминай как звали. Попробуй, ухвати его в столице-то.

Пантюхов даже скрипнул зубами.

— Но нет! Не выйдет! — он резко захлопнул крышку магнитофона. — Я, уважаемый Степан Григорьевич, раньше вас в престольную пожалую. Чего бы мне это ни стоило.

— Чего бы ни стоило, — невольно повторил он, уже лежа в постели.

— Что, что стоило? — обеспокоенно переспросила едва забывшаяся чутким сном жена.

— Ничего, Нина. Спи, — Леонид Тимофеевич поплотнее укрыл ее одеялом. — Просто сегодня у меня был трудный день.

Утром 19 января помощник прокурора Гинзбург в присутствии прокурора Новосибирской области в последний раз допросил управляющего союзным трестом. В вводной части протокола Виктор Львович отметил все имеющиеся у Филиппова правительственные награды.

— Медаль «За отвагу», — горделиво диктовал повеселевший управляющий, — медаль «За трудовую доблесть», орден «Знак Почета». Медаль «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией».

Даже разъяснение обязанностей свидетеля (свидетеля, а не подозреваемого, или, тем более, — обвиняемого!) в соответствии с частью второй сто пятьдесят восьмой статьи УПК РСФСР и предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний не омрачило настроения управляющего союзным трестом.

— Боровца знаю с шестидесятого года еще по красноярскому участку. Выдвинут мною в начальники управления. Постоянно держали переходящее Красное знамя. Меховой костюм просил у него с отдачей. За ондатровую шапку заплатил. За плиту газовую собирался. Золотые часы Боровец преподнес от имени коллектива спецуправления на пятидесятилетие. За телевизор замминистра вернул триста рублей. Остальные обещал вернуть. Никаких денежных взяток от начальника спецмонтажного управления не брал, — вот что вкратце изложил Филиппов в ответ на корректно поставленные Виктором Львовичем вопросы.

— Но все же ведь были, очевидно, у Боровца и какие-то служебные упущения? — не выдержал бравурного тона управляющего областной прокурор. — Имеются ведь документы.

— Конечно, были, — не растерялся Степан Григорьевич. — При проведении ревизии в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году обнаружили факты нарушения финансовой дисциплины в спецмонтажном управлении, — скорбно опустив глаза, заметил Филиппов. — В частности, установили случаи незаконного приема Боровцом на работу представителей заказчика, — он поморщился. — Три года назад инженер треста по рационализации сообщил мне о вскрытых проверкой нарушениях внедрения рацпредложений в новосибирском спецуправлении.

— Ну и что же?

— Объявил выговоры и Боровцу, и главному инженеру Удальцову. Осуществили денежный начет. При дальнейших ревизиях в семидесятом году таких упущений уже не наблюдалось.

— Ну а районы-то почему для производства работ спецмонтажному управлению на юге выделили? — припомнил областной прокурор имевшееся в деле письмо в органы бывшего секретаря партийной организации треста. — В Сибири вам, что ли, места не хватало? — В письме уволенный Филипповым из треста за принципиальность (естественно, «по собственному желанию») парторг прямо указывал на этот факт: лучшие, дескать, районы Боровцу выделялись, несмотря на отдаленность от них спецмонтажного управления. И, понятно, мол, не задаром.

Филиппову показалось, что взгляд Павла Алексеевича сделался холодным.

— Конечно, при распределении объектов между управлениями треста мы руководствовались приближенностью управления к месту работы, — начал оправдываться Степан Григорьевич. — Но это не всегда получалось, по ряду причин. Случалось, большую роль играла техническая оснащенность подразделения. Поэтому,