Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

— Думаю — в российскую, — пытаясь прочесть недосказанное в небольших, слегка выцветших карих глазах майора, смутился следователь. Он вообще ожидал другой реакции начальника. Готовился отстаивать необходимость самой поездки в столицу, а тут...

Может, это своеобразный подход Доронина к категорическому отказу?

— Неверно рассуждаете, уважаемый, — будто угадывая мысли Пантюхова, насупился Доронин. — В прокуратуре РСФСР, Леонид Тимофеевич, тебе могут запросто дать обратный ход, — неожиданно перешел майор на доверительное «ты». — Думаешь, областной прокуратуре трудно созвониться с российской? Ошибаешься, брат. Крепко ошибаешься! Послушай теперь меня — старого волка, многократно другими, — он многозначительно поднял глаза к потолку, — куда более сильными, волками кусанного.

В тесноватом кабинете Доронина ненадолго установилась наполненная в этот серый рассветный час какой-то смутной тревогой тишина. Только настенные часы продолжали тикать на стене за спиной капитана.

— Значит, ты твердо решил ехать? — прервал минутное молчание майор.

— Решил!

— А что скажет на это подполковник Ярцев, знаешь?

— Догадываюсь, — вздохнул Леонид Тимофеевич. — Хорошо еще, если скажет, а не побьет.

— То-то, — оценивающе протянул майор. — Но уж если решил, — он поплотнее прикрыл входную дверь и, к чему-то прислушиваясь, потянул следователя к окну. — Уж если решил, — Доронин понизил голос, — скажу: решение твое верное! Крайне опасное — играть с Москвой — не приведи бог, но единственно верное, если бороться до конца.

Он умолк, услышав за дверью чьи-то шаги.

— Впрочем, есть и другое, — продолжил он, как только шаги затихли в отдалении, — предпочитаемое, кстати, довольно многими. Не столь рискованное: не высовываться. — Доронин смолк, вглядываясь в лицо подчиненного.

— Мне это не подходит! — отрезал Пантюхов.

— Тогда, — Михаил Афанасьевич постучал полусогнутым пальцем по подоконнику. — Тогда остается одно — выходить прямиком на прокуратуру Союза.

— Значит, туда и поеду, — Пантюхова уже начал раздражать этот разговор — ведь дело выглядело абсолютно ясным, чего же тянуть.

— Поеду, поеду... — передразнил его Михаил Афанасьевич. — Ты же не можешь явиться в прокуратуру СССР как частное лицо. Тебе командировочку надо выписать. А кто это сделает? Ярцев? Ярцев не сделает.

Капитан поморщился, как от зубной боли.

— Так что же мне сидеть вот так и ждать у моря погоды?! И потом...

— Погоди, — остановил его Михаил Афанасьевич. — Я знаю, кто нам может помочь. Заместитель комиссара Борис Александрович Соколов. Это мужик крепкий. Его и заместителем министра не испугаешь. Но смотри, — он легонько хлопнул капитана по плечу. — Выход на Соколова навсегда сделает Ярцева твоим врагом!

— Пошли, — двинулся было к выходу Пантюхов. — Я в любимцах у Ярцева сроду не был.

— Значит — решили, — придержал его Михаил Афанасьевич. — Но необходимо соблюсти субординацию. Сначала зайдем к Ярцеву.

Как и предполагали, подполковник Ярцев встретил их в штыки.

— Командировку? В Москву? Чтобы арестовать Филиппова? Да вы, я вижу, с ума сошли, — при первых же словах Пантюхова, излагавшего свои соображения, Геннадий Николаевич разгневался не на шутку. — Запрещаю! Вы меня слышите, Пантюхов? — тонкие губы его мелко затряслись. — Запрещаю! Выкиньте эту дурь из головы, — подполковник грохнул кулачком по покрытому зеленым сукном столу.

— Виктор Львович! — кричал он через минуту в телефонную трубку. — Этим деятелям Пантюхову и Доронину, оказывается, наша прокуратура не указ. К генеральному собрались, к Руденко! Вот я и говорю... — он переложил трубку в другую руку и гневно глянул на стоящих перед ним сотрудников, — вот я и говорю, что дособираются. Понятно, понятно — я им так и ответил — никаких командировок по поводу ареста.

— Слышали?! — рявкнул Ярцев, повесив трубку. — Никаких командировок и никаких арестов. Кругом, шагом марш!

— Вот теперь — к Соколову, — покраснев от волнения, распорядился Доронин, когда они вышли от Ярцева.

Человека, к которому они шли, в управлении внутренних дел знали все. Одни считали его сухим педантом. Другие полагали необыкновенно умным, крайне внимательным к нуждам подчиненных начальником. Но и те и другие были едины в мнении: Борис Александрович предельно честный человек.

К нему можно было обратиться с любым, даже самым щекотливым вопросом. Он никогда не уходил от решения. Даже когда, казалось бы, имелись все основания ответить: с этим обращайтесь к комиссару, Соколов выслушивал и, если уж действительно требовалось решение генерала, выходил на него сам.

В органы Борис Александрович пришел в самом конце сорок третьего, после госпиталя. Очередное ранение под Сталинградом окончательно вывело из строя двадцатидвухлетнего командира гаубичного орудия. Семьдесят два осколка от разорвавшегося неподалеку вражеского снаряда насчитали врачи в правой ноге. Командир боевого орудия стал инвалидом третьей группы.

Как-то шел, прихрамывая, по коридору госпиталя и увидел объявление: лица, имеющие среднее образование, могут быть приняты на трехмесячные юридические курсы. «Пойдем, Сашка! — стал убеждать он соседа по палате. — В город будем ходить, с девушками познакомимся». И пошли.

После окончания курсов молодого следователя направили в Покровский район Чкаловской области. В тамошней прокуратуре всего и было-то три должности: прокурор, его помощник и следователь.

Поначалу Борис растерялся. Опыта никакого, а дела несут и несут. Чего там только не было: и угоны скота, и магазинные кражи. Попадались и хозяйственные дела.

Первое время Борис донимал вопросами прокурора. Потом стал ходить в суд и по ночам (другого времени не имелось) читать пожелтевшие от давности, покрытые серой архивной пылью папки с делами минувших лет. Такая «учеба» скоро дала плоды. Ну и люди, что рядом работали, помогали: советом, участием, просто добрым словом.

Только стал осваиваться — вскрылись раны на покалеченной ноге. Пришлось снова ложиться в госпиталь. В Сибирь Борис Александрович попал в сорок пятом году, в Черепановский район Новосибирской области. В сорок седьмом Борис Александрович стал старшим следователем областной прокуратуры. Через три года его отправили на Всесоюзный съезд лучших следователей, где заместитель генерального прокурора СССР Мокичев лично наградил посланца Сибири «Настольной книгой следователя». В 1963 году, когда была изменена подследственность (окончательно ликвидировано существовавшее тогда так называемое дознание), многие дела, которыми раньше занималась прокуратура, перешли в ведение милиции. Понадобилось укреплять милицейские кадры. И Соколова перевели из заместителей областного прокурора в заместители начальника УВД. Так и стал Борис Александрович милиционером. И теперь уже на долгие годы.

Пантюхову и Доронину повезло — секретарша пропустила их к