Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

— Что у вас? — продолжая думать о чем-то своем, машинально спросил он Доронина.

— Да вот, Борис Александрович... — медленно начал майор, поворачиваясь к Пантюхову.

— Прошу разрешить командировку в Москву! В прокуратуру Союза, — не дожидаясь, когда его спросят, выступил вперед Леонид Тимофеевич.

— Одну минуту, — Соколов поднял трубку резко зазвонившего прямого телефона. — Хорошо. Вечером я буду на бюро. Ну, теперь слушаю, — Борис Александрович опустил трубку на рычаг.

Уже сидя в мягком кресле авиалайнера, Леонид Тимофеевич вспоминал этот разговор, и душа его радовалась. Соколов не только одобрил командировку, но и сам пообещал вылететь следом. «Есть у меня кой-какие дела в столице. Заодно и вам в случае необходимости помогу», — закончил он беседу. Это была первая радость после той тяжелой, проведенной в самых мрачных раздумьях бессонной ночи Пантюхова. Нет. Его не прикрыли спасительным начальническим щитом. Не пообещали страховки. Но предоставили возможность драться. А это стоило многого.

Тем более, что драка уже началась. Но Пантюхов об этом пока не знал.

Глава 31

Елизавета Максимовна Филиппова, поняв во время обыска на квартире, что с мужем случилось неладное, не стала ждать. На рабочем столе мужа, под стеклом, имелся номер домашнего телефона заместителя министра Хмельнова, и Елизавета Максимовна позвонила.

Дрожащие пальцы плохо слушались. Несколько раз Елизавета Максимовна набирала не те цифры.

Наконец в трубке раздался знакомый густоватый басок.

— Виталий Борисович? — все еще глотая слезы, выговорила Филиппова. — Виталий Борисович, это Елизавета Максимовна! Жена Степана Григорьевича. Вы уж извините, пожалуйста. Беда у нас. Над мужем, Степой, милиция в Новосибирске издевается! — она всхлипнула.

— Почему в Новосибирске? — не понял Хмельнов.

— Да вызвали его туда, как свидетеля по делу начальника новосибирского спецмонтажного управления, а сами сегодня нагрянули к нам с обыском. И Степы все нет, — Филиппова зарыдала. — Я вас очень прошу — помогите. Степа — он ведь только и живет-то своей работой, — Филиппова прекратила причитать, чтобы расслышать ответ. — Спасибо. Большое вам спасибо! Я так растерялась. Поймите меня правильно. Извините за беспокойство.

Утром Филиппова дала телеграмму сыну: «С отцом очень плохо. Срочно приезжай». Но этим не исчерпывались все принятые Елизаветой Максимовной меры по спасению супруга. Круг влиятельнейших знакомых был велик, и она не собиралась упускать ни малейшей возможности.

Прошло совсем мало времени с момента обыска на квартире Филиппова, а Ветров и Карташов стали чувствовать: что-то изменилось. Ощущалось явное давление на следствие. Первый сигнал о начале ответной атаки поступил на вторые сутки их пребывания в столице, незадолго до конца рабочего дня.

С утра Григорий Павлович и Карташов в сопровождении сотрудника столичного управления по борьбе с хищениями социалистической собственности съездили на подмосковную дачу Филиппова для проведения обыска. Соответствующие санкции на обыски в квартире, на даче и на работе управляющего союзным трестом они получили еще в Новосибирске от областного прокурора. Дача выглядела внушительно.

— Это ж надо, такие хоромы отгрохать! — притопывая ногами от холода, подивился старший лейтенант Ветров.

Трехконфорочная газовая плита, которую они разыскивали, оказалась там, где ей и положено быть, — в оклеенной цветными обоями опрятной кухоньке.

— Муж приобретал, а где — я не знаю, — нехотя пояснила Елизавета Максимовна, подписывая вслед за понятыми протокол, к которому прилагалась и опись всего дачного имущества.

Это был последний до приезда Пантюхова обыск, проведенный без особых помех.

В союзном тресте, располагавшемся на улице Горького, дела пошли сложнее. Секретарша долгое время не соглашалась открыть им служебный кабинет Филиппова.

— Ну и что, что ордер есть! — выпятив нижнюю губу, упрямо твердила она. — Приедет Степан Григорьевич, тогда и приходите. Там же у него важные документы. Как я могу?

А через полчаса после того, как Ветров с Карташовым, захватив в понятые все ту же секретаршу и вахтера, все же прорвались в апартаменты Филиппова, на его столе зазвонил зеленый телефон министерской связи.

— С кем я разговариваю?! — услышал резкий, как удар бича, вопрос взявший трубку Ветров. Григорий Павлович назвал себя.

— Заместитель министра Хмельнов. По какому праву производите обыск?! — Похоже, на другом конце провода назревала буря. — Плевать мне на ваши ордеpa, — не дослушав ответа, продолжал бушевать Хмельнов. — Немедленно прекратите беззаконие! Вы слышите — немедленно!

Григорий Павлович заметил, как ядовито улыбается секретарша. Похоже, она не бездействовала, пока они ходили за вахтером.

— На вашего управляющего в Новосибирске подготовлено постановление об аресте! — старший лейтенант не мог уже больше разговаривать нормальным тоном. — И сегодня оно должно вступить в силу.

Говоря это, Ветров припомнил слова провожавшего его Пантюхова: арест Филиппова абсолютно необходим, и я предприму все возможное для получения прокурорской санкции.

— Такое постановление никогда не вступит в силу! Не наживайте себе неприятностей, вы не в Сибири, — в трубке послышались отрывистые короткие гудки.

Все понявший Карташов торопливо заканчивал составление протокола. Собственно, то, что их больше всего заинтересовало, они уже нашли: три объемистых папки рассматриваемых в тресте рацпредложений. Особенно привлекла внимание желтая кожаная папка. В ней находились некоторые рацпредложения новосибирского спецмонтажного управления. Среди авторов этой папки упоминался Боровец. В сейфе обнаружили девятьсот семнадцать рублей. В основном — четвертными купюрами. Но папки... Это было самое важное.

И Карташов и Ветров уже имели опыт работы с документами в спецмонтажном управлении. Они хорошо представляли, что бризовские бумаги должны храниться в бюро по рационализации и изобретательству или в соответствующем отделе, но уж никак не в кабинете руководителя организации. Конечно, по долгу службы Филиппов мог затребовать документы для себя. Но чтобы понадобились папки за несколько лет подряд... Причем, даже уезжая, управляющий не посчитал нужным вернуть их на место. Такое вряд ли можно объяснить простым стечением обстоятельств.

Ветров напомнил Карташову, чтобы он обязательно указал в описи обнаруженного в кабинете эти самые папки, но изъятие их в тот же момент показалось Григорию Павловичу преждевременным. Какая, в принципе, разница — лежат они здесь или в БРИЗе. Главное — в тресте. А тут еще звонок заместителя министра.

Уже через несколько дней старшему лейтенанту пришлось пожалеть о своей непредусмотрительности.

Из треста Ветров с Карташовым возвращались в подавленном состоянии. Грубое вмешательство Хмельнова в их работу оставило горький осадок