Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

— Пустите! — почти хрипел Филиппов. — Мне нужно сказать.

— У вас была возможность сказать все, что считали необходимым, — поддержал Пантюхова майор Доронин.

— А почему вы препятствуете? — неожиданно заступился за управляющего помощник прокурора. — Раз считает необходимым — пусть пройдет.

Благодарно взглянув на Гинзбурга, Филиппов кинулся в кабинет и, не добежав до прокурора нескольких шагов, с маху бросился на колени.

— Павел Алексеевич, прошу вас, помилосердствуйте! — нелепая поза, всклокоченные волосы, задравшиеся выше щиколотки брюки — ничто в эту минуту не смущало его.

— Встаньте немедленно, разве так можно! — взволнованно потребовал прокурор.

— Павел Алексеевич, матерью покойной клянусь, с испугу на себя наговорил! — в горле у Филиппова что-то заклокотало, он оперся правой рукой на ближайший стул и начал медленно подниматься.

— Как с испугу, ничего не могу понять! — недоуменно приподнял плечи областной прокурор.

— Да вот так, — проведя тыльной стороной ладони по лицу, почти всхлипнул Степан Григорьевич. — Сначала следователь, — он с обидой взглянул на дверь, за которой остался Пантюхов, — только про Боровца расспрашивал: кто он, да что он, да как до преступления мог докатиться. Потом уж за меня взялся — куда, мол, я-то глядел. Костюмы меховые поношенные, да часики золотые вместе с газовой плитой — все смешал воедино, как на вешалку на меня повесил!

Филиппов боялся, что его могут прервать, и говорил все быстрее.

— Так мало ему, — управляющий снова повернул голову к двери, — кровососу, показалось: на одном барахле далеко не уедешь. Получение взяток стал из меня выбивать! В кутузку упрятал, чтобы лучше думалось.

Филиппов сделал еще один шаг к прокурору, и Павел Алексеевич заметил, как лихорадочно блестят его глаза.

— А я не брал, — управляющий прижал руки к груди, — поверьте, не брал никаких денег!

— Зачем же неправду показали в таком случае? — возразил прокурор.

— А затем, чтобы любым путем из каземата этого ужасного выбраться, — голос Степана Григорьевича начал вибрировать. — Там же вот такие вот тараканы, — он показал полусогнутый средний палец, — сырость и вонь несусветная. Я же видел, как Пантюхов из кожи вон лезет с этим признанием! Не скажу, как он хочет, думаю, сгноит. А так — хоть до суда, полагал, отпустит меня подобру-поздорову. А уж суд разберется. И вот пожалуйста — санкция на арест! — он закрыл лицо руками и плечи его мелко затряслись.

— Сядьте, — прокурор чуть повысил голос. — Сядьте и приведите себя в порядок.

Филиппов на секунду оторвал руки от повлажневшего лица. Сел на стоящий у стены стул, уперся локтями в колени и снова уронил голову на ладони.

Когда несколько минут назад прокурор протягивал следователю собственноручно подписанную санкцию на арест Филиппова, он в глубине души испытывал определенные сомнения. Но будучи наслышан о кристальной честности Пантюхова, о его дотошности в ведении следствия, зачастую приносившей ему вместо лавровых венков серьезные неприятности, решил поддержать старшего следователя по особо важным делам. Тем более, что и сам Филиппов не отрицал факта получения взяток. Теперь картина резко менялась. Нужно было еще и еще раз очень тщательно взвесить все за и против. Дело Боровца и так весьма затягивалось. По существу, шел восьмой месяц расследования. Теперь с продлением сроков ведения следствия предстояло выходить на очень высокие инстанции. В том числе — на прокуратуру СССР. А это означало, что аргументы для ареста такой персоны, как управляющий союзным трестом, должны были быть абсолютно бесспорными. Чего, увы, уже нельзя было утверждать после явного отказа Филиппова от своих показаний. Возможно, другой областной прокурор, с большим стажем работы на этой должности, нежели Павел Алексеевич, и пошел бы на риск. Всякое случается в прокурорской практике. Но Павел Алексеевич занимал пост областного прокурора чуть больше полугода и старался хотя бы на первых порах ни в чем не выходить за рамки существующих правил.

Вряд ли кто из людей, близко знавших его, мог бы назвать стремительным его продвижение по служебной лестнице. Каждый шаг доставался ему тяжким трудом. Родился Павел Алексеевич Погребной в семье сельского учителя, в Куйбышевской области. Там же в сорок втором закончил среднюю школу. Рвался на фронт, но не брали по возрасту, не хватало года. Тогда подделал документы. Вместе со своим артиллерийским расчетом второго мая сорок пятого вступил в Берлин. Довелось их сорокапятке ударить и по самому рейхстагу. Во фронтовой газете тогда писали: «Проявив находчивость, смекалку и мужество, артиллерийский расчет сержанта Погребного сумел затащить свое орудие на четвертый этаж одного из ближайших к рейхстагу домов и открыть по нему огонь прямой наводкой».

Через год после войны демобилизовался. Еще через два женился на бывшей однокласснице — стройной золотоволосой красавице Розе. А в следующем, окончив юридическую школу, получил назначение в Кемеровскую областную прокуратуру. Работать начал помощником прокурора в райцентре Кузедеево. Вскоре туда приехала жена с новорожденным сыном. Жить пришлось на частной квартире.

В Кузедеево прожили недолго. Молодой жене (она закончила в Куйбышеве экономический факультет) там не смогли подыскать работу. А на одну зарплату долго не протянешь. Переехали в Мундыбаш.

Трудно жилось им в то время. А кому тогда было легко? Павел Алексеевич поступил на заочный факультет Новосибирского филиала юридического института. Иногда, уезжая на сессию, мог оставить жене с ребенком буквально только на хлеб. И все же Роза Герасимовна ни разу не упрекала мужа: раз надо — пусть учится, получает высшее образование.

В пятьдесят третьем году подающего надежды прокурора направили в Кемерово. А летом 1972 года перевели в Новосибирск с повышением. Естественно, никто не мог бы назвать его новичком в своем деле. Многолетний стаж говорил сам за себя. Но прежний опыт работы заместителем прокурора, увы, не выручал в тех случаях, когда следовало принимать ответственное решение.

Филиппов уже давно отнял руки от лица, почти успокоился, а прокурор все еще как-то странно и отчужденно смотрел мимо него.

Наконец он тяжеловато поднялся, подошел к двери и поманил пальцем ожидавшего за ней Пантюхова.

— Дай-ка сюда санкцию на арест, — стараясь не встречаться взглядом со следователем, тихо произнес он.

Леонид Тимофеевич протянул прокурору бумагу. Погребной не спеша вернулся на место и положил санкцию в верхний ящик своего стола.

— Вы свободны! — чуть резче, чем хотелось бы, поторопился он распрощаться с капитаном.