Тайна озера самоубийц - Анна Велес

– Врет, что такое бывает, типа, это нормально, что нужно время, – досадливо морщась, перечислял полицейский. – Ну ты понял.

– Почему думаешь, что врет? – удивился журналист.

– Я первый год в полиции? – взъелся приятель. – Да с моей работой сам как детектор лжи станешь. Видно же! Говорит уверенно, но все общими фразами. А начнешь уточнять – воду льет. Не знает он ничего, что там с ней… Депрессия, как же! Я и то больше смыслю! Он же очевидного не видит!

– Подожди! – Илья напрягся. – Не видит чего?

Василий смотрел на приятеля так, будто не мог решиться произнести нечто плохое. Вернее, нечто худшее. Молчал, думал, но все же решился.

– Ее талант, – глухо, нехотя, выговорил полицейский. – Его больше нет.

У Ильи было ощущение, будто его ударили. Нет, даже не так. Когда резко екает сердце, а потом начинает биться так часто, что даже дышать трудно. Журналист вздрогнул. А еще испугался.

– Василий, – осторожно начал он. – Ты слова выбирай. Она просто не рисует. Для нее это трудно, я понимаю. Но…

– Ничего ты не понимаешь! – Полицейский сорвался на крик и даже не обратил внимания, что на них оборачиваются за соседними столиками. – Глухой? Я сказал, ее талант исчез!

Он понизил голос, не потому что успокоился, а будто выдохся. Даже вдруг сгорбился на сиденье, уткнулся взглядом в тарелку с давно забытым ужином.

– Она рисует, – теперь совсем тихо, еле слышно выдал он. – Всегда. Постоянно. Но… Не то. И это страшно.

– Покажи, – скомандовал Илья.

Он сам поразился, насколько холодно и властно сейчас звучит его голос. Защитная реакция. Потому что Василий прав – страшно. Ему было очень страшно. Снова – иррационально, дико. Как бывает, если столкнуться с чем-то… нелогичным или попросту фантастичным.

Василий протянул приятелю свой смартфон. На экран уже был выведен снимок. Илья посмотрел и чуть не выронил аппарат. Потрясение было сильным, как и все тот же никуда не девшийся страх. Какой-то липкий, противный, просто мерзкий. И непроходящий.

– Там еще видео, – сообщил полицейский.

Илья попробовал перелистнуть изображение. Оказалось, руки вспотели так, что сенсор отказывался реагировать. Но Илья все же открыл следующий файл. То самое видео.

Амелия сидела за столом в какой-то безжизненно светлой и чистой комнате. Конечно, это палата. Илья даже умудрился вспомнить, что был там, видел это помещение. Амелия рисовала. Низко наклонив голову, положив локти на стол, полностью склонившись над листком. Как рисуют малые дети. Василий чуть сдвинул камеру во время съемки, и было видно, что девушка даже чуть закусывает губки, как все тот же увлеченный ребенок. От такого вида становилось не по себе. Но пугало не это. В кадре отлично было видно, что выводит Амелия на листе. То же изображение, что и на первом фото, которое продемонстрировал журналисту приятель. Откровенно детский рисунок. Почти – палка, палка, огуречек. Схематичная человеческая фигурка, выведенная рукой Амелии Горской! Илью почему-то больше всего напрягло то, что девушка выбрала черный карандаш. Вечно ненавидевшая темноту Амелия…

– Черный… – вслух потрясенно выдал он.

– Не заморачивайся, – бросил Василий. – Там еще фото. Ей наплевать на цвет. Врач приносит ей разные карандаши. Она рисует любым. И все то же…

Илья смотрел дальше. Да, на столе, в той же комнате, на постели, специально для съемки, полицейский разложил остальные рисунки. Желтый, красный, зеленый и синий. Без разницы. Все тот же совершенно детский неуклюжий стиль и тот же сюжет. Странный человечек в середине, а вокруг него нечто. Одной кривой линией нарисовано что-то вроде облака или ореола. Иногда вместо него – лучи, расходящиеся в стороны от фигурки. Только этот сюжет. Если такое вообще можно назвать сюжетом…

– Ужас, – прокомментировал угрюмо журналист, возвращая приятелю смартфон. Старался отдать быстрее, будто аппарат был испорчен. Даже с некоторой брезгливостью.

– Теперь понимаешь? – Василий смотрел на приятеля с робкой надеждой.

Илья просто кивнул. Ему было плохо, даже мутило слегка, особенно если перевести взгляд на еду, забытую в тарелке.

– И что на это говорит врач? – В его тоне появился неприкрытый скепсис.

– Ничего. – Ответ был ожидаем. – Он не знает. И мне кажется, его это пугает. Но кое-что интересное есть. Он неплохой вообще специалист-то. Сказал, что Амелия переживает кризис. Именно творческий. Каким-то образом на нее слишком сильно повлияло расставание с семьей. Ее вырвали из привычных условий, и это что-то типа протеста. Творчество для Амелии самое главное, ты знаешь. И так она вроде бы выражает свой протест и просит о помощи.

– Логично, – заметил Илья. Произнес и понял, что врет. Тот самый страх, иррациональный и дикий, никуда не делся. И он мешал принять такое объяснение.

– Ничего не логично! – остервенело возразил Василий. И чуть помолчав, выдал: – Знаю я. Но… Понимаешь… Илья, это глупо. Она живет рисованием. Всегда жила. Да и… Амелия не знает, что их нет. Ей не говорили о смерти Петра и Клары. Специально не говорили. А тут…

Он снова запнулся, будто не решался продолжать.

– Пойми… – почти шепотом снова начал полицейский. – То странное совпадение, помнишь? Я даже проверил. Время смерти Петра 16:24. И записи в журнале клиники. У нее начался срыв именно в это время! Дико, да?

Дико. Он так верно подобрал слово. Илья слушал слишком громкие и чересчур частые удары собственного сердца, отдававшиеся шумом в ушах. Ему было физически плохо, даже перед глазами плыло.

– Василий, – с трудом выговорил он. – Не дури. Это уже мистика какая-то.

– Вот спасибо! – всплеснул полицейский руками. – Прям полегчало! Знаю я… Глупо… И погано…

Илья почти бежал по улицам. Спешил обратно, в имение. Пожалел, что сегодня не воспользовался автомобилем. Тот самый страх немного отступил. Это наивное убеждение, что можно переложить эмоции в действие, помогло. По дороге Илья заставил себя хоть чуть-чуть успокоиться и начать думать.

Амелия почему-то потеряла свой талант. Скорее всего, что более логично, каким-то образом ее мозг заблокировал эту способность. Это себе Илья объяснить мог. Но остальное! Этот навязчивый сюжет. Он был уверен, что девушка рисует брата. Глупо, но это точно так. Что-то такое, тень таланта Амелии или собственное упрямство, заставляло Илью так думать. Но ведь все сестры Горские были привязаны к Петру, и даже слишком. Это отмечают все. Конечно, она рисует брата. Опять же, можно предположить, что просто скучает.

А еще можно полезть дальше в психологию. Петр позволил арестовать Амелию. Она на него злится и одновременно просит его о помощи. Просит забрать ее. В конце концов, сколько раз Амелия эмоционально шантажировала брата? Эти корявые