Тайна озера самоубийц - Анна Велес

рисунки – такой же шантаж. Она же не знает, что Петр погиб. Или знает? Вот именно это не давало Илье покоя. Если каким-то реально мистическим образом Амелия почувствовала момент смерти Горского? Бывает же. Близнецы чувствуют друг друга на расстоянии, и тут что-то похожее. Но это все равно странно, как и эти лучи или ореол на рисунках Амелии. Необъяснимо.

Илья хотел каким-то образом стереть это, избавиться от воспоминания о рисунках Амелии. И от страха тоже. Он спешил в дом, хотел заново просмотреть все картины художницы. Не в ее мастерской, там нет того, что Илье нужно. На складе, где, кроме всего прочего, лежат детские рисунки Амелии.

Журналист взбежал по ступенькам, уже нащупав в кармане ключи, открыл замок на центральной двери, свернул направо, миновал холл, потом коридор до дальнего помещения. Шел уверенно, потому что был здесь всего несколько часов назад. Отворил еще одну дверь, отключил сигнализацию, которую установил тут дополнительно Горский, вошел, включил свет.

За несколько часов ничего не изменилось, и понимание этого уже принесло некое облегчение. Те же картины в рамках, прислоненные к стенам. Те же шкафы. Илья уверенно выбрал нужный. На средней полке был приклеен небольшой клочок бумаги, на котором аккуратным округлым почти детским почерком было выведено имя Амелии.

Илья стал доставать папки. Они были подписаны по годам. Вот первая; судя по надписи, тогда художнице было всего пять лет. Журналист развязал тесемки, откинул обложку и чуть не отшатнулся. Перед ним был яркий, какой-то очень четкий рисунок. Солнечный день, какие-то цветы и стоящие на первом плане мальчик и три девочки. Все дети держатся за ручки. Илье казалось, что тут выведен аккуратно каждый лепесток, каждый пальчик на детских ручках. Все изображение выглядело объемным, законченным. Да, детский рисунок, но какой уверенный. Совсем не похожий на банальные «палка, палка, огуречик». Так могла бы рисовать ученица художественной школы лет в десять. Но это был рисунок пятилетней Амелии! Уже тогда подающей надежды талантливой художницы…

Илья положил папку на пол, потому что у него тряслись руки. Сидел и перебирал остальные рисунки. Тут были и сказочные иллюстрации, какие-то пейзажи и натюрморты. И все так же – довольно четкие, умелые, удивительно яркие. И на каждом рукой Петра была проставлена дата. Нет, Амелия родилась талантливой. И как бы она сама ни хотела, она не могла бы отказаться от этого, не могла заблокировать совсем свое умение.

Илья вспомнил те «шаблоны», что висели над лестницей, ведущей на второй этаж. В них не было того глубокого смысла, не было образов, придуманных позже художницей. Но стиль и талант присутствовали, этого не отнять. А в этой комнате – ее произведения в уже окончательном виде. Шедевры. Не могла Амелия от такого отказаться. Это невозможно.

Он убрал папку на место, закрыл шкаф, как-то бестолково покрутился на месте. Илья не знал, что делать дальше, а мысли в голове не давали бездействовать. Только что делать, он тоже не знал. Его просто заставляют погрузиться во все эти странные тайны Горских, лезть, разбираться, копаться в их прошлом. Чтобы понять то, чего так ждал от него Петр.

Но как это сделать? Разобрать альбомы и те странные папки в последнем шкафу? Что там за вырезки из газет? И еще какие-то документы… Илья не хотел этого делать. Все еще сопротивлялся. Не сегодня! Он сейчас пойдет и просто успокоится. Все Василий виноват с его чертовой мистикой!

Закрыть тут все, пойти к себе. Илья сунул руку в карман, где лежала связка ключей, даже еще не вытаскивая их, пытался наугад нащупать нужный, но пальцы наткнулись на какой-то предмет. Журналист вытащил флешку и даже в первый момент удивился, не вспомнил, откуда она. Тот странный человек сегодня днем и не менее странные его слова. Илья понимал, что сдается. Он все же полезет во все это. Просто уже не может переносить все эти странности. Он должен узнать все, чтобы наконец-то освободиться. Пусть это будут не папки с документами Петра. За ноутбуком он, возможно, узнает не меньше.

В его комнате было приятно прохладно: уходя утром, Илья забыл закрыть окно. Он сел за стол, включил технику. На флешке оказалось несколько папок. Каждая из них была аккуратно подписана. В названии первой стояло число – дата смерти Петра. Илья щелкнул мышью, открывая файлы. Три аудиозаписи. Журналист запустил первую из них.

Это была музыка. С первых нот Илья догадался, что ее создала Анна. Но это была не та пьеса, которую Илья слышал в день своего приезда. Не то, из-за чего он попал во всю эту историю. А значит, нетрудно догадаться, что звучит композиция, которую нашли только после смерти девушки. И как этот странный Давид смог получить запись?

Через пару мгновений Илья уже забыл свой вопрос. Он слушал. Он снова попал под очарование таланта Анны. Это был джаз. Стиль, который они любили оба. Наверное, она выбрала его специально. Музыка казалась непривычной. В ней не было тех самых ярких и легких жизнеутверждающих нот. Не было той всепобеждающей силы жизни, что удивляло и даже немного обижало.

Вместо этого было нечто иное. Глубокое, удивительно теплое, умиротворяющее. Тихое счастье. Некое состояние покоя и свободы. А еще надежда. Та самая, что почему-то у Ильи ассоциировалась не с самой Анной, а с Петром. То самое чувство, что журналист видел иногда в его взгляде, что побеждало даже безысходную тоску Горского.

У него вообще сложилось странное впечатление от этой мелодии. Илья представил, и довольно ярко, как они с Анной сидят на все той же поляне в саду и наблюдают за Горским. И сейчас журналист чувствовал эмоции самого композитора. Ее безграничную любовь к брату, преданность, нежность. А еще почему-то светлую грусть. Слушая музыку, Илья видел Петра глазами его сестры. И даже, как сейчас казалось, немного понимал Анну и ее брата…

Мелодия кончилась. Тайм-код записи составил всего чуть больше четырех минут. Илья испытал горькое чувство разочарования, когда наступила тишина. Ему хотелось еще. Музыки, воспоминаний об Анне и даже вот этой странной сопричастности к ней и к Петру. Потому что девушка вписала их всех троих в эту мелодию.

Можно было послушать еще раз, однако с сожалением Илья решил, что сделает это позже. Все же надо заняться делом. После музыки Анны ему стало как-то легче или он смирился?

Журналист нажал кнопку воспроизведения следующей аудиозаписи. Сначала там были лишь шорохи. Какой-то стук, звук льющейся жидкости. Илья напрягся. Похоже, это запись