Тридцать сребреников в наследство - Татьяна Рябинина

Наконец мальчишка закончил, с облегчением вздохнул и убежал в алтарь, наступая себе на подол. Хор лениво встал и под Галино дирижирование затянул по слогам ектенью: «Гос-по-ди, по-ми-луй!». Невыразительный голос регента совершенно потерялся среди старческих альтов, откровенно противное сопрано девицы в короткой юбке резало слух, а толстячок, прикрыв глаза, самозабвенно пел в свое удовольствие то жидковатым басом, то тенором.

Никита давно заметил, что есть храмы, из которых не хочется уходить, а есть такие, в которых трудно выстоять даже десять минут. Он не знал, от чего или от кого это зависит: от тех, кто строил, или кто служит, или кто в них молится, но зато твердо знал, что в этот без крайней необходимости не придет больше никогда в жизни.

Он подошел поближе к клиросу — так, чтобы лучше видеть Галину. Вспомнилсял Светин рассказ о том, как в церковном хоре пела их прабабушка, и о том, что именно в церкви увидел ее впервые злосчастный Константин Захарьин.

Где-то ближе к концу службы Галина наконец Никиту заметила. Вскинула удивленно брови, слегка кивнула. Он дождался ее, предложил подвезти. Та молча пожала плечами и пошла за ним к машине. Никита всей кожей, сквозь свитер и куртку, чувствовал, как пристально смотрят им вслед.

— И ты туда же? — скривилась Галина, когда он спросил ее о матери. — Тебе она тоже понадобилась?

— Лично мне она не нужна, — оборвал ее Никита. — Так ты знаешь, где она?

— Не знаю и знать не хочу.

— Скажи, это правда, что ты… что она…

— Что я застукала ее в койке с мужиком? — фыркнула Галина. — Правда. Только если бы это был просто мужик, я бы еще кое-как стерпела. В конце концов, она вполне взрослая тетенька, а на мои взгляды ей глубоко наплевать. Ладно, тебе скажу, так и быть. Это был Маринкин муж. Я ей даже и не говорила ничего. Ну, почти. Она сама психанула и убежала. А потом ко мне пришел этот… извращенец и такого наговорил, такого наугрожал. Даже повторять противно. Ну, чтобы я молчала. Так что не выдавай, а то он, по-моему, совершенный псих.

— Слушай, а как мне все-таки ее найти?

— Скажи зачем.

Поколебавшись, Никита признался — все равно это ведь скоро станет всем известно:

— Бессонов пропал. Может, она знает, где он.

— Как это пропал? — не поверила Галина. — Такое не пропадает.

— А так. Ушел на работу, но на работу не пришел.

— А тебе это зачем?

— Марина с ума сходит. Заявление в милицию не принимают еще. Вот она и попросила помочь.

— А тебе что, больше всех надо? — зло сощурилась Галина.

— А как насчет любви к ближнему?

— Ой, да хватит тебе. Ладно, можешь к ней в диспансер заглянуть, если не боишься подцепить какую-нибудь дрянь. По субботам она до обеда принимает. Должна, во всяком случае, по расписанию.

— А мобильный ее не дашь?

Галя нацарапала на вырванном из записной книжке листке телефон и сунула Никите в карман куртки.

— Ну, вот и приехали. Подняться не хочешь? Кофейку попить? Тебе понравилось, как мы пели?

Галины глаза странно блестели, в голосе зазвучали игривые нотки. Это совершенно не вязалось со всем тем, что Никита о ней знал. Его едва не передернуло.

Вот тебе и тихий омут! У него была одна знакомая, которая, постно поджав губы, говорила: «Ах, человек слаб. Но ведь есть же исповедь». Похоже, Галина из той же породы. Очень много требует от других, но для себя готова делать поблажки, если захочется.

Никита отказался от приглашения, буквально выпихнул Галину из машины, как вчера выпихивал из парадной Конрада, и поехал домой.

Глава 54

Визит к Анне в кожвендиспансер ничего не дал. Она тоже пребывала в крайнем беспокойстве, потому что Алексей должен был ей позвонить еще два дня назад, но так и не позвонил. По его мобильному никто не отвечал.

Анна сидела за своим столом и некрасиво плакала, роняя на белый халат черные от растекшейся туши слезы.

— Я знаю, с ним случилось что-то ужасное, — твердила она. — Его убили. Наверняка убили!

В кабинет заглянула медсестра, которую Анна отправила погулять, когда пришел Никита. Увидела, в каком состоянии ее начальница, ойкнула и исчезла. Никита чувствительно встряхнул Анну за плечи.

— Прекрати орать! — тихо, но внушительно сказал он. — Мне кажется, тебе лучше все рассказать. Мне рассказать. Не волнуйся, я не побегу в милицию. Может, все еще не так страшно.

— Расскажу, — мелко закивала головой Анна, моментально прекратив судорожно всхлипывать. — Только… Давай не здесь. У меня прием скоро закончится. Народу все равно нет, но раньше уйти нельзя. Тут кафе есть рядом, в соседнем доме. Подожди меня там.

Никита вышел на улицу и под мелким холодным дождем, больше напоминающим водяную пыль, поплелся в сторону кафе. Зайдя в крохотный зальчик, обшитый деревянными панелями, заказал кофе и стал ждать Анну. Время шло, он пил уже третью чашку, а ее так и не было. Когда ожидание перевалило на второй час, его терпение лопнуло, и он позвонил Анне.

«Абонент временно недоступен».

Никита расплатился и пошел обратно в КВД.

За стойкой регистратуры дремала толстая деваха в белом халате, похожая на снежную бабу. С видом мученицы она подняла на Никиту маленькие сонные глазки.

— Муращенко уже ушла?

— Кажется, нет. Точно, здесь еще. Медсестра ее уходила.

Никита поднялся на второй этаж, постучал в знакомую дверь. Тишина. Он нажал ручку и вошел.

Анна сидела за столом, запрокинув голову и глядя остекленевшими глазами в потолок. Никита поискал пульс на сонной артерии и снова спустился вниз.

— Девушка, я, конечно, не врач, но, кажется, Муращенко… умерла.

* * *

Вечером он позвонил Галине. Особой скорби в ее голосе не наблюдалось.

— Предполагают сердечный приступ, — равнодушно проинформировала она. — Результатов вскрытия еще нет. Ты у нее был?

— Был. Только не успел. Я пришел, а она уже… — сам не зная почему, соврал Никита.

— Я тебе говорю, он ее убил, — твердила ему весь вечер Света. — Он к ней пришел и убил, я знаю.

— Да чего ты взяла? — из какой-то непонятной вредности твердил он, хотя и сам склонялся к этой мысли.

Анна была в курсе всего плана Алексея. Она с ним спала и помогала ему — Никита в этом ни капли не сомневался. Галина сказала, что мать никогда на сердце не жаловалась. Конечно, после такой истерики, какую она закатила… И все же, все же…