Неугомонная покойница - Кемпер Донован

* * *

На этот раз, когда я постучал в дверь удаленного офиса, Телохранитель открыл так быстро, что я решила, будто он услышал, как я подхожу. Он намазал свою шевелюру серфингиста каким-то кремообразным средством, придав ей дополнительную текстуру, и теперь она слегка – и восхитительно – пахла… ванилью? Нет, не ванилью. Сахарным печеньем.

Я бы откусила прядь его волос, если бы это было возможно.

Пока мы с Дороти ужинали, он сменил рубашку – у этой имелись длинные рукава и воротник, и, о чудо из чудес, она не была облегающей. Свет от камина плясал у него за спиной, окружая его тело ореолом. В сотый (тысячный?) раз его красота потрясла меня: это было глубинное ощущение, и я говорю буквально, потому что оно поразило меня до глубины души, как всамделишный и почти невыносимый удар по сердцу/кишечнику/почкам.

К этому моменту я была уже достаточно взрослой, чтобы оценить, какой это подарок судьбы – проводить время с человеком, с которым хочешь заняться сексом, зная, что ты почти наверняка займешься этим, и очень скоро. И конечно же, ожидание – самая приятная часть этого процесса; я растянула бы его на столько, на сколько позволяло наше совокупное либидо. Усталость от долгого, насыщенного событиями дня исчезла, и сон слетел с меня – отосплюсь, в конце концов, в могиле, как Вивиан и Вальтер.

– Признаюсь честно, – заметила я, усаживаясь на один из многочисленных складных стульев, расставленных вокруг стола для совещаний, – я рада видеть, что ты переоделся и снял свои джинсы-клеш. Ты понимаешь, что на дворе уже не 2002 год?

– Учитывая, что в 2002 году мне было двенадцать лет, я бы сказал, что я в курсе.

– Ужас какой.

Он пожал плечами (такими прекрасными плечами).

– Прости.

И все же это означало, что ему ближе к тридцати, и все не так плохо, как я опасалась.

Он сел на стул по соседству – гораздо ближе, чем было бы уместно, если бы мы не собирались в скором времени сорвать друг с друга одежду. Мы молча смотрели друг на друга, но это молчание не было неловким – каждый просто рассматривал соседа.

– А я-то думал, что ты просто писатель, – нарушил он тишину. – А ты настоящий… сыщик, верно?

Я кивнула.

– Сыщик, – повторил он. – Из вас двоих вышла отличная пара.

– Ну, раз полицейские не врубаются, что им делать, кто-то должен взять дело в свои руки. Природа не терпит пустоты.

Кхм, куда это меня понесло?

– Ты когда-нибудь слышала теорию о том, что на каждую поговорку есть поговорка с обратным значением? – поинтересовался он. – Так что они как бы взаимоуничтожаются?

– Поясни.

– Например: «разлука раздувает пожар любви» и «с глаз долой – из сердца вон».

– Понятно. И что можно возразить на то, что природа не терпит пустоты?

Он помолчал, и озорная улыбка скользнула по его губам.

– Глупцы рвутся туда, куда страшатся ступить ангелы.

– Хм. Намек понят. Так эту свою маленькую лингвистическую теорию ты излагаешь на первом или втором свидании? Она производит впечатление.

Он засмеялся.

– Наверное, стоит попробовать, потому что я ни разу в жизни не ходил на свидания.

– Значит, по крайней мере, одна общая черта у нас есть.

Он закатал манжеты рубашки, демонстрируя свои сильные предплечья. Странно зацикливаться на подобном, но у него были идеальные волосы на руке: темные, но с золотистыми бликами. Густые, но не слишком…

– Эй. – Он взглянул на меня. – Ты пялишься на мою руку.

– Ну, это весьма симпатичная рука. – Преуменьшение века. – Так кто же, по-твоему, это сделал? Между нами говоря?

– Не-не-не. – Он покачал головой. – Ты меня в эти игры не втянешь. Я не знаю и не желаю знать. И я очень хочу, чтобы вы с сенатором доверили это дело профессионалам.

– Ну, один из этих профессионалов практически умолял нас продолжать помогать ему.

– Тот коротышка?

– Его зовут Брукс, и он не такой уж коротышка, – возразила я – пусть он и в самом деле был коротышкой.

– Прости, если обидел. Я и не подозревал, что вы двое так подружились.

– Ты что – ревнуешь?

Все это время мы медленно придвигались друг к другу, и сейчас оказались так близко, что я чувствовала запах его дыхания, свежий и мятный. К счастью, я тоже как следует прополоскала рот перед тем, как и идти сюда.

– Он похож… на тролля из «Трех козлят»[46], который жил под мостом, – безжалостно сообщила я. – А ты третий козлик – самый сильный, крупный и красивый из всех.

Он поморщился.

– Что? Тебе не нравятся козы?

– Просто мне кажется, что моя внешность – это единственное, что тебя во мне привлекает. Меня это слегка огорчает, вот и все.

– О, тебя огорчает то, что тебя все объективируют? Это наверное очень неприятно…

– Плевать я хотел на всех. Меня волнует твое мнение.

Наши ноги соприкоснулись. Вернее, наши ботинки, но все же.

– Значит, ты признаешь, что тебя все объективируют. Ну и тщеславие.

Его лицо находилось так близко, что я могла разглядеть отдельные волоски на его бровях, один из которых топорщился. Я протянула руку и разгладила его, укладывая к остальным. Его кожа была теплой. Моя тоже…

– Хватит болтать, – мягко попросил он.

– А теперь ты пытаешься заставить меня замолчать.

На самом деле, это было невозможно: мы могли бы болтать часами, прежде чем один из нас замолчал бы.

И знаете что? Оказывается, иногда ожидание даже близко не сравнить с происходящим в реальности.

А что произошло в реальности, вы и сами знаете.

Глава 41

В свою постель я вернулась около двух часов ночи: ноги у меня подкашивались, но я предпочла бы еще сто раз остаться вот так без сил физических, чем привычно вымотаться от умственной деятельности. На следующий день я спала допоздна – в понимании любого человека, а не только такой ранней пташки как я. Еще до того, как открыть глаза, по тому, как свет бил мне в веки, расползаясь фиолетовыми и красными завихрениями, я поняла, что утро уже давно наступило. Эти завихрения напомнили мне о картине в столовой Хрустального дворца, и события предыдущего дня нахлынули на меня, как это бывает, когда ты просыпаешься, и реальность вторгается в первый проблеск твоего сознания, кладя конец тем нескольким драгоценным мгновениям, когда ты существуешь отдельно от собственной жизни. Я привыкла просыпаться в гостиничных номерах и, вздрогнув, как от удара, вспоминать, что я – литературный раб, которому предстоит посетить