Сквозь другую ночь - Вадим Юрьевич Панов

Работал в Центральном банке, в разное время был заместителем у трёх министров, сейчас входит в совет директоров нескольких корпораций, к тому же никогда не оставлял преподавание и среди нынешних больших людей полно его учеников.

– Ага, – подтвердил Вербин. И невинно поинтересовался: – Тоже копались в Сети?

Подполковник покачал головой:

– На этот раз всё очень серьёзно, Феликс, Пелек практически неприкасаемый.

– А я к нему и не прикасался. Он на меня жалобу накатал?

– Нет. Сказал, что ты отнял у него час времени.

– Ну вот видите.

– И ещё отнимешь, да?

– Я должен понять, какое отношение Пелек имеет к делу, – твёрдо произнёс Вербин. – А для этого придётся разузнать о нём как можно больше.

– Ты уже выяснил, как он оказался в инвалидном кресле?

– Нет. В Сети сказано, что в результате автокатастрофы.

– Тогда слушай, о чём мне рассказали знающие люди.

Феликс понял, что под «знающими людьми» подполковник имеет в виду отнюдь не полицейских, которые занимались ДТП, и обратился в слух.

– Восемь лет назад профессор возвращался с дачи… – Шиповник замолчал и усмехнулся: – Пожалуй, нет, это мы с тобой возвращаемся с дачи, а профессор возвращался из своего загородного особняка. Воскресенье вечер, машин много, пробки. Пелек за рулём, он любил погонять, а пробки его утомляют и раздражают. Он выезжает на встречную полосу, гонит по ней, в надежде успеть, но не успевает и устраивает встречное столкновение с «Mercedes», который резко выехал с примыкающей дороги и физически не мог увернуться от «Bentley» Пелека. Обе машины в хлам. Они, конечно, дорогие, надёжные, но удар получился очень сильным. Водителя «Mercedes» выкинуло из машины, отделался переломами, его жена от полученных травм умерла по дороге в больницу. У Таисии Калачёвой сотрясение мозга и незначительные ушибы. Её жених, Владимир, сын профессора, погиб на месте. Сам Пелек получил повреждение позвоночника, которое приковало его к инвалидному креслу.

– И стал убийцей собственного сына, – медленно и негромко протянул Вербин.

Теперь в поведении профессора ему многое стало понятным.

– Полагаю, это его безумно гнетёт, – так же тихо добавил Шиповник. – Других детей у Пелека нет.

– ДТП со смертельным исходом, – задумчиво произнёс Феликс. – Я так понимаю, ему всё сошло с рук?

– Инвалидность и смерть сына ты считаешь мелкими неприятностями?

– Я просто уточняю.

– Сошло, конечно, – ответил Шиповник. – Как мне рассказали, Пелек повёл себя стандартно для такой ситуации и откупился от родственников погибшей очень большими деньгами. Дело замяли. Даже в Сети подробностей аварии нет, только короткое: автокатастрофа.

– Пелек подходит на роль Регента, – обронил Вербин. – Не идеально, но подходит.

– Ищи другого кандидата, – посоветовал подполковник. – Пять лет назад Пелек уже сидел в инвалидном кресле.

– Ну, да… Но я не сомневаюсь, что профессор в деле.

– Он что-то скрывает?

– Они все что-то скрывают, – улыбнулся Феликс. – Все, с кем я говорил.

– Скрывают нечто общее?

– Судя по всему, да, Егор Петрович, и это нечто общее совершенно точно связано с книгой. И со смертью Вениамина Колпацкого. И единственное, чего я до сих пор не могу понять, так это то, за что убили Пашу.

– В смысле? – растерялся Шиповник.

– Я зашёл намного дальше него, Егор Петрович, но всё равно пока мало что понимаю, – ответил Вербин. – А это значит, что Паша не представлял для них опасности. И когда я пойму, за что его убили – всё встанет на свои места.

* * *

Очень мягко. Можно даже сказать – осторожно. Но нежно, с невероятной нежностью Таисия опустилась на сидящего в кресле Пелека и замерла, обняв профессора обеими руками за шею. Несколько мгновений полной неподвижности – они их очень ценили, эти бесконечные и бесконечно короткие секунды, дарующие абсолютное слияние в полной тишине. В невероятно много обещающей тишине. Несколько мгновений… А затем Пелек сжал и чуть приподнял ягодицы Таисии, и она стала медленно двигаться. Вверх-вниз. Очень плавно набирая скорость и амплитуду. Только теперь женщина не обнимала шею профессора, а упиралась в его плечи, чувствуя, как борода и усы привычно щекочут грудь. Как жадны его руки и велико желание.

Зная, что делает его счастливым.

И ещё точно зная, что…

– Мне хорошо с тобой, – прошептала Таисия, когда они лежали на кровати. Отдышавшиеся. Обнимающиеся. Под одной простынёй. – Мне очень с тобой хорошо.

– Тебе не обязательно это повторять, – тихо сказал профессор.

– Мне нравится повторять эту фразу. Ведь я говорю правду. – Она поцеловала любовника в плечо и уткнулась в него. – Правду, Миша, я говорю тебе самую настоящую правду.

Пелек в этом не сомневался и крепко обнял Таю за плечи. Однако знал, что правда эта – ущербная. Катастрофа лишила его ног, но оставила мужчиной. Он мог доставить женщине удовольствие, но знал, что молодой и красивой Тае нужно больше. Природу не обманешь. И природу, и характер. Тая любит путешествовать, активный водный спорт и горные лыжи. Пелек не собирался отнимать у неё эти радости, но не мог в них участвовать. И никогда не спрашивал, с кем она отправляется в очередное путешествие. Потому что знал, что она обязательно вернётся. Не потому, что идти больше некуда, а потому что хотела вернуться.

– Я навёл справки о полицейском, который тебя преследует. Это опасный человек.

– Он дотошный, – едва слышно добавила Таисия. – И цепкий.

– Если Вербин убедит себя, что ищет именно тебя, то не отстанет, пока не добьётся своего.

– Его нельзя остановить? – В голосе женщины прозвучало удивление. Она не подначивала Пелека, она искренне недоумевала.

– Всех можно остановить, – ровно ответил профессор. Он был уверен в том, что говорил. – Вопрос только, каких усилий это потребует.

– Даже от тебя?

– Даже от меня. У Вербина очень сильная репутация, одним звонком дело решить невозможно, потому что спросят, даже у меня спросят, почему я хочу его остановить.

– Высокая раскрываемость?

– Одна из лучших в стране, – подтвердил Пелек. – Ты права, он как бульдог: вцепится – не отпустит, пока сам не решит, что можно отпустить.

Несколько секунд Таисия молчала, продолжая утыкаться в плечо профессора, а затем прошептала:

– Прости меня.

Он почувствовал не только её дыхание, но и слёзы. И он знал, что её слёзы искренние. Не верил в это, а знал. Только вот искренность слёз не могла изменить то, что уже случилось.

– Я давно простил.

– Но я всё равно чувствую вину.

Он не сказал, что так должно быть. Не выразил удовлетворения. Он знал, что она волнуется, и этого было достаточно. Что до остального, то Пелек был полон решимости справиться с чем угодно.

– Мы сможем пройти сквозь эту ночь, Тая… – Он нарочно использовал этот оборот. – Но нам