Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса - Артур Конан Дойль

были заполнены в военное время и свидетельствовали, что он честно выполнял свой долг и заслужил репутацию храброго солдата. Другие, времен реконструкции Южных штатов, были посвящены в основном политике; полковник, очевидно, немало поучаствовал в борьбе с «саквояжниками», присланными с Севера.

В Хоршеме отец поселился в начале восемьдесят четвертого года, и до января восемьдесят пятого все шло как нельзя лучше. На четвертый день после Нового года мы сидели за завтраком и вдруг отец удивленно вскрикнул. В одной руке он держал открытый конверт, на ладони второй лежали пять сухих апельсиновых зернышек. Когда я рассказывал ему о происшествии с полковником, он всегда смеялся над этими, как он говорил, «небылицами», но теперь был явно испуган и не знал, что делать.

«О боже, Джон, что бы это значило?» – выдавил он из себя.

Сердце замерло у меня в груди.

«Тройное „К“», – ответил я.

Отец заглянул в конверт.

«И верно! – воскликнул он. – Вот они, эти буквы. Но что написано выше?»

«Положите бумаги на солнечные часы», – прочитал я, глядя ему через плечо.

«Какие бумаги? Какие солнечные часы?»

«Солнечные часы в саду. Других здесь нет. Но вот бумаги – это, должно быть, те, которые уничтожены».

«Ха! – Отец постарался взять себя в руки. – Мы как-никак живем в цивилизованной стране, такие шуточки здесь не приняты. Откуда это пришло?»

«Из Данди», – ответил я, рассмотрев штемпель.

«Чей-то дурацкий розыгрыш. Что мне до каких-то бумаг и солнечных часов? Выброшу-ка я из головы всю эту чушь».

«Я уверен, что нужно заявить в полицию».

«А они в ответ надо мной посмеются. Нет уж, уволь».

«Разреши тогда, я сам это сделаю?»

«Нет, я тебе запрещаю. Не хочу поднимать суматоху из-за такой ерунды».

Спорить было бесполезно, отец был большой упрямец. Меня, однако, тяготили мрачные предчувствия.

Через три дня после получения письма отец вышел из дома, чтобы навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который командует одним из фортов на холме Портсдаун. Я радовался, что он уезжает; мне казалось, чем дальше от дома, тем безопасней. Но я ошибался. На второй день я получил телеграмму от майора: он умолял меня приехать как можно скорее. Отец свалился в один из глубоких меловых карьеров, какими изобиловали окрестности, и теперь лежал без сознания, с разбитой головой. Я помчался туда, но отец, не приходя в сознание, умер. Он, похоже, возвращался в сумерках из Фэрема, по незнакомой местности, карьер не был огорожен, и потому жюри без колебаний вынесло вердикт «смерть от несчастного случая». Я дотошно проверил все факты, касающиеся его гибели, но не нашел ничего, что подтверждало бы версию убийства. Следы насилия или ограбления отсутствовали, отпечатков ног поблизости не нашлось, никто не сообщал, что видел на дорогах чужаков. И все же, сами понимаете, я не успокоился, а напротив, был почти уверен, что отец стал жертвой какого-то подлого заговора.

Вот при таких зловещих обстоятельствах я вступил в права наследства. Вы спросите, почему я от него не избавился? Отвечаю: я был убежден, что наши несчастья связаны с каким-то случаем из дядиной жизни и, переехав в другой дом, я не избавлю себя от опасности.

Мой несчастный отец погиб в январе восемьдесят пятого, с тех пор минуло два года и восемь месяцев. Все это время я благополучно жил в Хоршеме и начал уже надеяться, что проклятие моей семьи снято и следующего поколения не коснется. Однако я слишком рано успокоился: удар обрушился на меня вчера вечером, причем точно так же, как на отца.

Молодой человек вынул из жилета смятый конверт и вытряхнул на стол пять сухих апельсиновых зернышек.

– Вот он, этот конверт, – продолжал посетитель. – Проштемпелеван на востоке Лондона. Внутри та же надпись, что в последнем письме к моему отцу: «К. К. К.» и «Положите бумаги на солнечные часы».

– И что вы предприняли? – спросил Холмс.

– Ничего.

– Ничего?

– Говоря по правде, – тут посетитель уткнул лицо в свои изящные белые ладони, – я чувствую себя совершенно беспомощным. Будто несчастный кролик перед змеей. Мне кажется, я во власти неодолимой, безжалостной силы и никакая предосторожность от нее не спасет.

– Ну что же вы! – вскричал Шерлок Холмс. – Действуйте, если вам дорога жизнь. Вас не спасет ничто, кроме энергичных усилий. На отчаяние нет времени.

– Я побывал в полиции.

– Ну и?

– Там ухмылялись, слушая мой рассказ. Инспектор явно отнес письма к разряду розыгрышей, а смерть моих родных объяснил, как и жюри, случайностью, никак не связанной с угрозами.

Холмс потряс сцепленными ладонями:

– Невероятная тупость!

– Правда, они отрядили полисмена, чтобы охранять меня дома.

– Он приехал с вами?

– Нет. Ему велено оставаться в доме.

Холмс повторил свой жест отчаяния:

– Почему вы явились ко мне, а главное – почему не явились сразу?

– Я не знал. Я только сегодня поделился своими бедами с майором Прендергастом и получил совет обратиться к вам.

– Письмо пришло два дня назад. Нам нужно было раньше взяться за дело. И у вас нет больше никаких сведений, кроме тех, которыми вы с нами поделились? Каких-нибудь подробностей, которые могут оказаться полезными?

– Есть одна. – Порывшись в кармане пальто, Джон Оупеншо извлек оттуда и положил на стол листок выцветшей голубоватой бумаги. – Помнится, в тот день, когда дядя сжег документы, я заметил крохотные несгоревшие обрывки – они были того же цвета. Этот листок, один-единственный, я нашел на полу в его комнате. Думаю, он выпал из пачки и потому уцелел. Не вижу, чем он может быть полезен, разве что упоминанием зернышек. По-моему, это страничка личного дневника. Почерк определенно дядин.

Холмс пододвинул лампу, и мы оба склонились над листком, который, судя по неровному краю, был действительно вырван из записной книжки. Наверху стояло «Март 1869», далее следовали загадочные записи:

«4-го. Явился Хадсон. Позиция прежняя.

7-го. Посланы зернышки Маккоули, Парамору и Джону Суэйну из Сент-Огастина.

9-го. С Маккоули улажено.

10-го. С Джоном Суэйном улажено.

12-го. Парамора навестили. Все в порядке».

– Спасибо! – Холмс сложил листок и вернул посетителю. – А теперь вам нельзя терять ни мгновения. У нас нет времени даже на то, чтобы обсудить ваш рассказ. Вы должны немедленно ехать домой и действовать.

– Что же мне делать?

– Остается только один способ. Медлить нельзя. Поместите этот листок в ларчик, который вы описали. И приложите к нему записку: все прочие бумаги ваш дядя сжег, уцелела только эта. Подберите самые убедительные выражения. Как только все подготовите, поставьте ларчик,