Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

династию. А я решил стать другим. Когда я подрос, то точно знал, как вывести отца из себя: просто пригрозить, что не пойду в юридическую школу и стану актером или журналистом – в общем, выберу любую профессию, которую он презирал. В итоге я все-таки решил стать юристом, потому что это казалось практичным выбором. Я подумал, что, возможно, смогу сделать что-то хорошее для этого мира. Я ошибался. Хотелось бы мне иметь достаточно храбрости, чтобы выбрать собственный путь.

Полагаю, ты уже поняла, что мне не хватает человеческого общения, как ты и предположила в прошлом письме. Мне не нравилось проводить время с юристами, когда я был одним из них, и теперь, когда я подзащитный, мне нравится это еще меньше. В каких-то случаях речь идет исключительно и целиком обо мне, а когда-то они делают вид, что меня вообще нет в комнате.

Когда родители приходят меня навестить, мама постоянно плачет и жалуется офицерам на условия, в которых меня содержат. Как будто меня должны определить в какую-то тюрьму класса «люкс». Отец убежден, что я смогу как-то выпутаться из этой истории, если приложу достаточно усилий. Мне тяжело разговаривать с ними. Ты понимаешь то, чего они не поймут никогда, – я это заслужил. Я заслужил каждую плесневую спору на куске хлеба, и неудобную одежду, и кашель, который напал на меня в первый же день и никак не отпускает.

Ты права, мне не стоит с тобой общаться. Не потому, что такой контакт как-то угрожает твоей жизни, а потому, что это неправомерная передышка от жизни, которую я сам себе создал. Ты упомянула, как сложно отказываться от маленьких излишеств, и именно так выглядит для меня наше общение – как маленькое излишество. Я очень долго жил полной роскоши жизнью, которую не заслуживал, и ждал, когда Вселенная заберет ее у меня. Есть что-то успокаивающее в идее кармы, пусть даже ее гнев обрушился именно на меня. Как бы то ни было, я считаю, что ты можешь покупать себе свечи без всякого чувства вины.

Похоже, люди принимают тебя как должное, Ханна. Просто знай, что я к тебе никогда так не отнесусь. Я понимаю, что мы еще по-настоящему друг друга не узнали, но я ценю все, что ты готова мне рассказать.

С уважением,

Уильям

Все утро на работе я писала ему ответ. Я рассказала, как годами хотела поступить в аспирантуру, но думала, что слишком стара для этого.

Мне кажется, я упустила шанс создать для себя новую жизнь, – писала я. – Кроме того, я сама не знаю, чего на самом деле хочу.

Я писала про наряды Кэрол и про мечты о том, чтобы наша контора перешла на четырехдневную рабочую неделю.

Кем бы я стала, будь у меня больше времени?

Я почти забыла, что делюсь мыслями с обвиняемым в серийных убийствах, а не с обычным парнем из приложения для знакомств. Почти, но не до конца.

Надеюсь, судьи запрячут тебя на пожизненный, – завершила свое письмо я.

С уважением,

Ханна

Свое третье письмо он начал с признания: «Я никому раньше это не рассказывал…», а затем пустился в описания своего детства.

Хоть наша мать и сидела дома вместе с нами, нас с братом вырастила армия нянь. Существовала договоренность, что обязанность мамы – следить, чтобы дом выглядел хорошо, чтобы мы были подобающе одеты и ходили в правильные школы. Все остальное, в том числе самые неприглядные стороны детства, доставалось няням.

У нас с братом были сложные отношения. Во многих смыслах мы с ним полные противоположности, и не в последнюю очередь в политических воззрениях. Но, с другой стороны, мы очень близки. Мы много дрались в детстве. Мы не единожды избивали друг друга так, что приходилось ехать в больницу. Несколько фингалов под глазами, пара сломанных рук, все в таком духе. Не думаю, что кто-то из нас действительно хотел заходить так далеко, но иногда ситуация просто выходила из-под контроля.

Я всегда был черной овцой. Мой брат делал все, чего от него ожидали родители. Он рано женился на женщине, похожей на нашу мать. Они познакомились, когда он учился в юридической школе, а она была еще старшеклассницей. У них двое детей, которых я люблю, но совершенно не знаю, как с ними общаться. Я надеялся, что пойму, когда у меня появятся собственные дети, но теперь это невозможно. Думаю, дети Бентли продолжат семейную традицию и тоже станут юристами, когда повзрослеют.

Мой отец обладает способностью быть одним человеком на публике и совсем другим – дома. Я не раз слышал, как люди называли его добрым, но лично у меня с ним это определение никак не вяжется. По отношению ко мне и Бентли он проявлял жесткость, как и все отцы, которые считают, что если детей не пороть, то они станут избалованными. Это спорно – ведь мы были избалованными, несмотря на порку. Деньги – это не панацея, и богатые родители тоже портят своих детей.

Мы обязаны были преуспевать во всем, а если что-то шло не так, нас наказывали. Для всех стало разочарованием, когда я не прошел в студенческую команду по футболу. Бентли занял место квотербека. Меня даже не слушали, когда я говорил, что вообще не хочу играть в футбол. «Им занимаются все мужчины в нашей семье», – говорил отец. Иногда, когда на людей слишком давят, они могут ломаться.

На этом месте я поняла, что он не просто делился. Он раскаивался, хотя напрямую не признавался в преступлении; описывал, как избивал своего брата до такой степени, что тому приходилось оказывать медицинскую помощь, пусть и называл это случайностью. Наша переписка была больше похожа на сериал, чем на кино, – каждое следующее письмо добавляло что-то к предыдущему.

Я тоже рассказала о своих отношениях с родителями.

Мои родители любят несуществующую версию меня. У меня никогда не было с ними доверительных отношений: я не рассказывала им о мальчиках, которые мне нравились, или о своих мечтах и надеждах. Они считают, что я могу быть лучше всех, если только поверю в себя. Они не понимают, что вера в себя не поможет найти работу получше или получить ипотеку. Они хотят знать, почему я до сих пор не