Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

— Гнать его надо. Пусть идет воевать. Не такой уж он и больной. Подумаешь, печень. Пил бы меньше, и печень вздохнула бы. А там кто?

— Ольфсен, фотограф. Ну, и очередная порция девиц. Как напечатает фото, нужно будет отвезти.

— Угу. Я здесь побуду. Внутри дышать нечем.

— Ладно, побегу. Я скоро.

В приоткрытую дверь было видно полицейского, стоящего перед входом. Он о чем-то увлеченно шептался с мужчиной в гетрах и кепи, заинтересованно разглядывая что-то в приоткрытом портфеле. В фотолаборатории то и дело погромыхивали жестяные тазы. Девушки тихо переговаривались, обмахиваясь платками. Под потолком со скучным жужжанием сходились и расходились две жирные мухи.

Выждав пару минут, Мод решительно шлепнула себя по коленям и встала.

— Так, девочки, вы уж как хотите, а я пойду. — И в ответ на вопросительные взгляды пояснила: — У меня ребенок дома один, грудной младенец, его кормить надо. Фото я сделала, так что.

Она быстро подошла к столу, выдвинула ящик, нагнулась, нашла свою кенкарту с бланком и сунула ее в сумочку. Осмотрелась. Полицейский снаружи крикнул: «Куда с собаками?», погрозил кому-то кулаком, сунул свисток в губы и приготовился дунуть.

Не касаясь двери, она осторожно протиснулась в щель и с уверенным видом направилась в сторону перрона. За спиной раздался свисток. Мод замерла и медленно обернулась. Полицейский, размахивая руками, прогонял человека с двумя овчарками, который хотел пройти в подземку...

Мод доехала до Лихтенберга, поднялась наверх. Несколько минут она стояла в потоке людей, прижав ладонь к подбородку, пытаясь рассчитать алгоритм своих действий. Сколько у нее времени? Часа четыре? Пять? Идти в кинотеатр не было смысла. Кроме отпечатков пальцев, от нее там ничего не осталось. Значит, с кинотеатром покончено.

Мод бросилась домой. Ничего не сказав домохозяйке, она переоделась, быстро собрала вещи и с чемоданом вышла на улицу, положив ключ в почтовый ящик. Чемодан она оставила в камере хранения на вокзале Лихтенберг. Теперь нужно было как можно скорее сообщить о произошедшем Дальвигу. Но это можно было сделать только вечером: Дальвиг работал в подразделении ОКВ в Цессине, позвонить туда не представлялось возможным, однако сегодня он должен был приехать в Берлин.

Сунув руки в карманы жакета, Мод медленно шла по улице. Остановилась перед решеткой дождевой канализации, огляделась, достала из кармана порезанную кенкарту на свое имя, присела и бросила ее кусочки в черный поток ливневки.

В сырых сумерках, среди облупившихся серых зданий, казалось, будто воздух пропитан кирпичной пылью разрухи, хотя Лихтенберг до сей поры не подвергался серьезным налетам. Людей на улицах было совсем мало, почти все они имели усталый, подавленный вид; беда каждого стала общей бедой. Старухи в давно не стиранных платьях, рабочие с суровыми, сосредоточенными лицами, женщины с тяжелыми сумками в руках, изредка — дети, отчего-то не уехавшие из города, как того требовало распоряжение Гитлера полугодовой давности. Там и тут попадались калеки на костылях и без них: им некуда было идти, многие сидели прямо на тротуаре, попрошайничали. И только военные выглядели сравнительно бодро: гауптман и обер-лейтенант люфтваффе, невзирая на автомобили, шагали посредине шоссе и хохотали; громко стуча сапогами, улицу пересекло подразделение армии резерва в свежей, не тронутой боями форме; зенитчики, задрав ноги, лениво покуривали на позиции ПВО.

Неожиданно Мод задержалась возле витрины платяной лавки, за треснувшим стеклом которой виднелось широкое зеркало. Глядя в него, она коснулась рукой своих растрепавшихся волос. «Господи, а ведь неплохо бы перекраситься», — мелькнуло в голове. Секунду подумав, Мод решительно пошла к знакомой парикмахерше, которая принимала на дому. Ее звали Гудрун. Она работала без регистрации, убежденная, что ничего не должна государству, отнявшему у нее мужа и сына.

Тем временем шуцман, вернувшись в участок с очередной девушкой, не сразу заметил исчезновение Мод. О том, что она сбежала, ему сообщила одна из задержанных — в порядке бдительности. Шуцман, потерявший счет проверенным брюнеткам, не посчитал это событие достойным внимания, тем более что сфотографировать ее успели, и, получив от фотографа новую порцию еще сырых карточек, вызвал водителя, чтобы тот отвез их в главное здание гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. Оттуда должны были позвонить, после чего задержанные могли быть свободны.

Голова у Лемке шла кругом. Несколько раз за день к нему в камеру заходил гауптштурмфюрер Ге-реке и выкладывал перед ним фотографии женщин, напоминающих Ханну (под этим именем он знал Мод). Лемке внимательно изучал каждое фото, надеясь, что его усердие будет учтено и приведет к снисходительности.

Плотный, упругий, как баклажан, Гереке, шевеля

маленькими усиками a la фюрер, передал Лемке только что доставленные карточки. Лемке взлохматил волосы, поджал ноги в старых, полуразвалившихся башмаках под табурет и, почесываясь, принялся разглядывать лица девушек. Внезапно он замер. Поднес к глазам фотографию Мод и щелкнул по ней пальцами.

— Так вот же она! — торжествующе воскликнул

он. — Это Ханна!

Гереке сразу подошел к нему.

— Ты уверен?

— Да! Да! Это она приносила рацию! Я ее узнал!

— Ладно. Молодец.

Держа перед собой карточку, Гереке твердым шагом направился к выходу.

— Господин гауптштурмфюрер. — Жалобный голос Лемке задержал его в дверях. — Господин гаупт-штурмфюрер, скажите, но теперь-то меня отпустят?

Широкая улыбка обнажила ряд рафинадно-белых, ровных, волчьи крупных зубов. В глазах Гереке царило холодное административное спокойствие.

— Конечно, малыш, — ответил он.

Спустя полчаса к станции «Франкфуртераллее» подъехали два черных автомобиля. Оттуда вылезли пятеро гестаповцев и, возглавляемые Гереке, бросились к полицейскому отделению.

Гереке приблизился к вскочившему из-за стола шуцману, выставил перед ним фото Мод и ткнул в него пальцем.

— Где она?

Шуцман растерянно уставился на фото. Гереке оглядел задержанных. Спросил еще раз, указывая на карточку:

— Где эта женщина?

Шуцман потерял дар речи и задергался.

— Сбежала она, — вмешалась сидевшая на скамье девушка. — И документы стащила.

Взгляд Гереке стал похож на приговор. Он остановил свои светлые глаза на исхудавшем лице насмерть перепуганного шуцмана.

— Под суд пойдете, — утробным рыком выдавил

он. — В кандалы! В окопы!

К ночи пошел дождь. Мелкие капли дробно колотили по жестяным отливам на окнах дома Блюма в Целендорфе. Плотные шторы были задернуты только в кабинете, в других комнатах свет не горел. Сидевший за письменным столом Блюм насторожился: что-то похожее на стук. Никого в столь поздний час он не ждал. Блюм сунул ноги в шлепанцы и пошел к входной двери. Стук повторился. Блюм нерешительно отворил дверь. На пороге стояла насквозь мокрая Мод,