Грязный город - Хэйли Скривенор

– Что бы вы ни собирались сообщить, я хочу узнать это первой.

– Что ж, миссис Бьянки, довожу до вашего сведения, что у нас появились новые улики, и я уверена, что мы установили личность убийцы вашей дочери. Этот человек уже задержан.

– Значит, это не Стивен? – прошептала Констанция. Даже теперь, после всего, эта мысль терзала ее, как больной зуб.

– Нет. Мы проверяли Питера Томпсона. Вместе с Клинтом Кеннардом и Роландом Матерсом он занимался изготовлением наркотиков, и я полагала, что, возможно, это как-то связано с исчезновением Эстер. Команда криминалистов работала сверхурочно. Мы обследовали его автомобиль и фургон, принадлежащий семье Томпсонов. Как вам известно, он зарегистрирован не на Питера, а на его жену.

– О боже, Шел, наверное, с ума сходит, – произнесла Констанция, начиная понимать, к чему ведет следователь. – Так это Питер?

– Констанция, присядьте, пожалуйста.

– По-вашему, если я сяду, это что-то изменит, черт возьми?

– На данном этапе следствия все улики указывают на то, что Эстер сбил фургон Томпсонов. И мы все уверены, что за рулем находилась Шелли Томпсон.

Констанция сдавленно вскрикнула.

– Мы обнаружили кровь Эстер в фургоне. Для сравнения мы взяли образцы ДНК у всех членов семьи, в том числе у Шелли Томпсон и ее детей. На теле Эстер найдено четыре волоса. Они находились между слоями пленки, а это исключает возможность того, что эти волосы случайно оказались на ее одежде или налипли на пленку в фургоне. Вне сомнения, тело в пленку завернула Шелли. Ее дочь Кайли показала, что Шелли приехала к ней в фургоне около трех часов дня. Мы обнаружили кровь с ДНК Эстер на лопате, найденной в сарае Томпсонов. На переднем бампере фургона есть вмятина. Повреждения такого характера возникают при ударе от столкновения с человеческим телом. Мы считаем, что в результате такого столкновения и погибла ваша дочь. Мы понимаем, что наезд был совершен ненамеренно. Вы должны знать, что это был несчастный случай.

От слов «ДНК Эстер», «кровь», «лопата» Констанции стало дурно.

– Теперь понятно, почему я не могла дозвониться до нее сегодня утром, – тупо произнесла она.

Позже состоится суд, на котором будет присутствовать и Констанция. И на суде зачитают расшифровки допросов Шелли Томпсон. Ее препроводили в кабинет для допросов отделения полиции в Роудсе – в тот самый, где допрашивали мужа Констанции, – и там предъявили ей доказательства ее вины. Перечислили все до единой улики: отпечатки ее пальцев, соответствующие обнаруженным на черном полиэтилене; волосы Шелли, найденные на теле Эстер; следы крови Эстер в фургоне Шелли. «Я не знаю, как такое произошло», – твердила Шелли на допросе. Такое, а не это.

Констанция сидела за столом в полицейском участке Дертона, и ей внезапно вспомнился один день в доме Шелли за несколько недель до трагедии. В секционное окно над кухонной раковиной Констанция смотрела на широкий двор. Эстер бегала на улице с детьми Шелли, все сжимали в липких руках большие персики. Маленькие оконца расчерчивали широкий буроватый газон на три квадрата. Кайли искупала Калеба в ванной Шелли и, завернув малыша в полотенце, пришла с ним в кухню. «Блин, забери его. Опять нагадил в ванне», – сказала она матери. Краем белого полотенца Шелли вытерла головку Калеба, распушив ему волосы. Малыш раскрыл в улыбке розовый влажный ротик, запрокинул голову, показывая складочки на подбородке и на шее. В кухню вбежала Эстер. Она хотела показать Шелли какую-то свою находку. У Констанции сердце защемило от ревности. Защемило и отпустило. В окно лился свет.

Шелли Томпсон завернула Эстер в пленку, вырыла для нее неглубокую могилу, закопала и промолчала об этом, когда Констанция рыдала у нее на плече. Разумом понять это было невозможно. У Констанции похолодели руки и ноги. Она знала: если бы сейчас увидела Шелли, руки бы ей пообрывала. Выцарапала бы ей глаза. Разодрала бы ноздри.

Растить ребенка радостно. Ты преисполнена оптимизма: «Я верю в лучшее, в то, что я сама и люди, которых я люблю, все мы будем счастливы». В такие дни, когда хоть волком вой, Констанция будет с завистью думать о родителях, дети которых погибли у них на глазах. Она будет воображать, что ее дочь больна раком и умирает у нее на руках.

Констанция никогда не поймет, как это произошло. Никогда не найдет трагедии разумного объяснения. Она будет искать точку опоры и уноситься во вселенную. Тогда, в тот момент, она знала одно: ее дочь никогда больше не будет с шумом высасывать сок из персика, никогда больше не ощутит на своем лице тепло солнца. И когда Констанция умрет, некому будет ее вспоминать.

* * *

Констанция Бьянки предала всех, кого любила, а они предали ее. В вихрях бескрайней галактики горя эта мысль постоянно возвращалась к ней, словно вращающаяся по орбите планета – раскаленный шар на небосводе, неизменно повергавший ее в состояние безысходности.

С возрастом Констанция станет чувствовать себя более защищенной – астронавт в скафандре, позволяющем ей существовать автономно. Именно такое у нее будет ощущение: что она дышит кислородом, поступающим по системе регулируемой подачи воздуха. Со временем она осознает, что с каждым годом все более бесстрастно наблюдает за планетарным движением своей жизни. С интересом смотрит низкопробные реалити-шоу, в которых напористые мамочки помогают дочерям добиваться успеха в танцевальных турнирах или в конкурсах красоты. Одновременно отталкивающее и завораживающее зрелище. Эти женщины только и думают о том, как бы повыгоднее представить своих дочерей, одевают их как высокопоставленных особ, готовя к будущему, которое близко, но почему-то никак не наступает. «Мы прорвемся на региональный конкурс. Мы победим», – твердят они. И носятся, носятся, носятся со своими чадами, прокладывая им путь к успеху.

Констанция будет смотреть эти шоу главным образом потому, что ей нравится наблюдать за девочками – за тем, как они держат головы, двигаются. Как едят, изящно беря пальчиками картофель фри или грызя ломтики морковки под наставления матерей, которые объясняют, почему нужно сделать то-то и то-то, чтобы в следующий раз выступить лучше. Глядя на них, она будет вспоминать, как ела Эстер: неторопливо, словно в запасе у нее уйма времени – целая вечность. Она будет наблюдать за девочками, потому что они энергичны и полны сил, потому что они живы. Да, бывает, забудут или перепутают какие-то движения, но это самое страшное, что может случиться с ними на этих шоу. Иногда она будет вспоминать выпирающие лопатки дочери и сгибаться от боли, словно ее ударили в живот. В такие мгновения ей придется сосредоточиваться на собственном