Грязный город - Хэйли Скривенор

торчал, мне в укор, постер о Перу. Я со стыдом вспомнила, что делала этот постер, уже зная, что моя подруга пропала. Я вытащила его из ранца и содрала рисунок ламы. Бумага сморщилась от засохшего клея, одна нога ламы оторвалась. Я наклеила этот рисунок на самодельную открытку, и сморщенная колченогая лама смотрелась на ней не очень красиво, но над головой животного я вывела жирными буквами «Эстер», а на то место, где должна была находиться оторвавшаяся нога, прилепила стикер со смеющейся рожицей.

Я люблю тебя Эстер и всегда буду по тебе скучать. Я не знала, что еще написать, потому вывела свое имя – Ронни – и над буквой «и» нарисовала сердечко, но потом стерла его, подумав, что Эстер сочла бы это глупостью, и вместо сердечка карандашом поставила на бумаге жирную черную точку.

* * *

Хоронили Эстер на кладбище при той же церкви, у которой мы с ней расстались и пошли по домам в последний раз, когда я видела ее живой. Мама припарковала наш автомобиль перед церковью. Я смахнула со своего черного платья налипшую кошачью шерсть. Над головой простиралось необъятное голубое небо, у которого, казалось, нет ни конца ни края. Улицу заполонили машины. По газону друг за дружкой гонялись дети, пока родители не стали на них шикать: «Ну-ка, быстро сюда». Цветущие кустарники у входа в церковь на жаре источали дурманящий аромат. Такой же резкий запах исходил из деревянной шкатулки, которая когда-то принадлежала маминой маме и однажды достанется мне. А еще я подумала про спрятанный в пне контейнер из-под мороженого с нашими сокровищами – подвесками и открытками с изображением покемонов. Сколько же на свете вещей, которые пережили Эстер! Я постаралась подавить эту мысль. Мама взяла меня за руку, и мы вошли в церковь.

Когда служба близилась к концу, я увидела Льюиса, но он меня не заметил. Льюис сидел рядом со своей мамой и смотрел прямо перед собой. Кэмпбелл тоже был в церкви, сидел на том же ряду, что и Льюис, но на некотором удалении от него. Время от времени мальчишки переглядывались. В какой-то момент я закрыла глаза. Плакать я не могла, даже здоровым глазом. Мне казалось, что церковь – не то место, где можно горевать по Эстер, потому что Эстер здесь не было. Я видела белый гроб и рядом на подставке – ее большой фотопортрет, но к моей подруге все это не имело отношения.

* * *

Родители Эстер приехали на кладбище одновременно, но на разных машинах. За Констанцией плелась пожилая женщина, которую я раньше не видела. Она отстала от Констанции и Стивена, когда те пошли к вырытой могиле, не глядя друг на друга, не вместе: их все время разделяли два метра пыльной кладбищенской земли. Что-то перевернулось во мне, когда я увидела, как гроб опускают в могилу. «Стойте!» – хотелось мне крикнуть. Все, казалось, разом придвинулись к яме, словно хотели напоследок взглянуть на гроб перед тем, как его поглотит земля. Мама подтолкнула меня вперед, и я бросила в могилу открытку. Просто разжала пальцы, и открытка полетела вниз, упав на гроб той стороной, к которой была приклеена лама. Я расстроилась. Мне хотелось прыгнуть в могилу и перевернуть открытку. Я не могла простить себе, что не сама нарисовала ламу, а обвела ее с фото из журнала. Те, кто обводят изображения, – люди непорядочные, порочные. Эстер заслуживала большего. Я была уверена, что она ни разу в жизни не выдавала обведенный рисунок за свой собственный.

Кто-то мягко отвел меня в сторону. Люди, стоявшие за моей спиной, подходили к могиле и кидали на гроб по горстке земли. Мама предложила мне тоже кинуть горсть земли, но я отказалась.

* * *

С кладбища все пошли в пристроенный к церкви зал для скаутов. От множества ног с половиц поднималась пыль. На стене висели деревянные пластины. Одни были сверху донизу заполнены именами; на других имелись пустые бронзовые таблички, на которых еще предстояло выгравировать фамилии. Все тщетно старались не смотреть на мою повязку. На одном из складных столиков с едой стояла тарелка с мятным печеньем, рядом – старый электрочайник, которым обычно пользовались на вечерних собраниях с участием родителей и учителей. Я взяла из-под салфетки одно печенье, но жевать было больно. Надкусанное печенье я положила на застеленный скатертью стол. Мама в черном платье, из-под которого белели ее ноги, тихо подошла ко мне и повела меня к машине.

Льюис

12 декабря 2001 года, среда

В день похорон Эстер Льюис пришел в церковь с мамой. Он узнал человека, стоявшего перед собравшимися. Давно, когда Льюис с Эстер и Ронни ходили в детский сад, он вел у них занятия по Священному Писанию. С тех пор священник сильно постарел. Миссис Кафри согласилась присмотреть за Саймоном, и только поэтому они с мамой смогли прийти на похороны.

Льюис боялся, что увидит в церкви Клинта, что тот заявится неожиданно, как тогда, в полицейском участке. Мама сказала, что это исключено: Клинт по-прежнему находился «в КПЗ», то есть в тюрьме. Полиция полдня провела в сарае отца, вынося оттуда вещи, на которые мама не разрешила ему смотреть.

Прибыв на службу в числе последних, они торопливо прошли вдоль правой стены к двум пустующим местам на конце скамейки, подобрали лежавшие на них листки и сели. Льюис разволновался, заметив, что на одном ряду с ними сидит Кэмпбелл Резерфорд. Он пришел с родителями. Папа Кэмпбелла кивнул маме Льюиса.

Какая-то пожилая женщина начала играть на органе. Первым исполнялся евангельский гимн «Божий глаз на воробушке». Название песни было напечатано крупным черным шрифтом на самом верху листа с отксерокопированными текстами. На буквах, казалось, лежал белый налет. Создавалось впечатление, что никто не понимает, как нужно исполнять песню под звучавшую музыку. Эсти всегда ненавидела Священное Писание.

Мама Эсти встала, собираясь сказать речь. Целую минуту она молча смотрела на собравшихся. Потом священник взял ее под локоть, что-то шепнул ей на ухо. Она покачала головой, отвела взгляд и вернулась на свое место. Папа Эсти не попытался ее утешить. Не глядя на жену, он поднялся со скамьи и поблагодарил всех за то, что пришли попрощаться с его дочерью. Затем лицо его скривилось, слова стали застревать в горле, пару раз он покачнулся вперед-назад и сошел с кафедры, не дожидаясь, когда священник возьмет его под руку.

К собравшимся снова обратился священник. Говорил он так же напевно, как читал им Библию