Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

не жил. За год до смерти он переселился в небольшой флигель рядом с домом, там и обитал, вплоть до того рокового дня 10 июня 1968 года. Вот только кто мог выманить этого отшельника на улицу, так и не выяснили.

Юленька, я почти уверен, что ты не понимаешь, зачем я так подробно тебе обо всем рассказываю. Но уверяю тебя, совсем скоро ты это поймешь. Для меня очень важно, чтобы у тебя в голове сложилась полная картина произошедшего два года назад в писательском поселке. Думаю, ты начала догадываться, к чему я веду свой рассказ. Да, он будет касаться убийства семьи Иволгиных, которое осталось нераскрытым и в котором (я это предчувствую) обвинят меня, твоего слабого, нерешительного, запутавшегося отца. Прости, я продолжаю.

Самым запутанным и непонятным моментом всего расследования были записи Иволгина, найденные при обыске в его кабинете. Кроме личных заметок, набросков новых романов, в его бумагах было найдено подробное описание странного, почти сатанинского обряда по созданию советского сверхчеловека – идеальной женщины, которую Иволгин называл Далис – от сокращения лозунга «Да здравствует Ленин и Сталин!». Нужно ли говорить, что эти записи вызвали неподдельный интерес у всей следственной группы, включая и твоего покорного слугу. Мы даже на какое-то время поверили в помешательство писателя, о котором поведала нам его вдова. Если бы… Если бы через неделю после похорон не нашли убитой саму Ирину, а все их четыре дочери не исчезли.

Я не хочу сейчас подробно останавливаться на том зловещем обряде, все записи покойного Иволгина ты найдешь в одной из папок и сама сможешь узнать всю эту историю из первоисточника, а хочу поподробнее остановиться на самом первом убийстве – убийстве его вдовы.

Признаюсь честно, с тяжелым сердцем я пишу эти строки. Но в глубине души надеюсь на твою любовь и понимание. Единственное, что мне осталось, – это правда. Это не просто мой рассказ. Считай эти строки моими показаниями по делу об убийстве Ирины Иволгиной. Да, я стал свидетелем этого преступления. Свидетелем и невольным пособником настоящего убийцы. Но заклинаю тебя, заверяю всем самым для тебя дорогим, что не делал ничего из того, что собираюсь тебе рассказать. И хоть сердце мое волнуется, совесть моя чиста.

Прости, если мой рассказ будет немного путаным, но я не хочу пропустить ни единой минуты того злополучного дня, ни единой улики.

Перед тем как рассказать все как есть, я хочу сказать тебе, Юленька, в моей жизни были женщины, но твоя мама осталась единственной, кого я любил.

С Ириной Иволгиной я случайно познакомился за год до произошедших событий. Не стану утомлять тебя подробностями, но почти сразу мы поняли, что нам хорошо вместе. Я – вдовец, у Ирины странный, замкнутый муж, от которого, как она говорила, остался только штамп в паспорте. Однако я не хотел волновать тебя, а Ирина, хоть и не любила супруга, продолжала зависеть от него финансово, да и дети не поняли бы нашей связи. Мы, как два шпиона в тылу врага, тщательно скрывали наши чувства. И, надо сказать, эта скрытность помогла мне позже.

Итак, я снова мысленно переношусь в тот день 23 июня 1968 года. Прошло уже достаточно времени после похорон Иволгина. Мы с Ириной встречались на ее городской квартире, здесь, в нашем Егорьевске. Я отлучился в душ, а она оставалась в постели. Именно этот момент разделил мою жизнь на до и после, стал точкой невозврата, которая и привела меня к заслуженному концу.

Когда я вышел из ванной, то увидел Ирину в луже крови, а в ее груди торчала рукоять кухонного ножа, которым преступник ударил ее восемь раз. Хотя смертельным стал самый первый удар, он продолжал ее резать снова и снова, словно был ослеплен яростью. Конечно, первой в голове мелькнула мысль – позвонить в милицию. Но я не смогу объяснить, как здесь оказался, рассказать об отношениях с Ириной, которые начались задолго до убийства ее мужа. И вдруг меня осенило – а ведь это мотив: я решил избавиться от конкурента и зарубил его топором. Следствие готовилось к очередному висяку. Улик не было, подозреваемых тоже не осталось, а тут такой подарок! Да, я испугался и поступил малодушно: стер отпечатки пальцев, похватал вещи и убежал. Только когда оказался на чердаке дома, где решил одеться, понял, что оставил в квартире свою рубашку. Внутри все рухнуло, я представил, как меня заковывают в наручники и ведут в изолятор. Я в тот день не ночевал дома, слонялся по улицам как шальной. Напился. На работу опоздал. За это время я сочинил вполне правдоподобный рассказ, который хотел предъявить следователю, когда за мной придут. Но с удивлением понял, что никто ни о чем не знает. Пока. Я ходил кругами вокруг следователя, пытался вспомнить события, предшествующие убийству, но ничего подозрительного в них не нашел. Все было как всегда. А на следующий день у меня на столе оказалось тело Ирины.

Я работаю в органах уже двадцать лет, видел разные трупы, но тогда… Это было мое самое тяжелое вскрытие за все эти годы. А еще я понял, что оставил кучу следов. Отпечатки на бутылке вина и бокалах, о которых в спешке забыл, простыни. В общем, никудышный я преступник. Но главное – ее поза. В спешке покидая место преступления, я не обратил на это внимания. Ира полулежала в подушках и должна была видеть входящего преступника – дверь располагалась прямо напротив кровати. Почему она не попыталась встать или закрыться, закричать, в конце концов? Я ведь был в душе и непременно пришел бы ей на помощь. Эта загадка мучила меня все эти годы.

Если бы экспертом по делу был не я, меня бы давно арестовали. Но мне снова повезло. Моих отпечатков в базе не оказалось, группа крови, которую я получил из антигенов в сперме, самая распространенная – первая положительная. Но рубашку я так и не нашел и стал ждать. Преступник, кем бы он ни был, обязательно воспользуется такой уликой, чтобы надавить на меня в нужный момент.

Да, я не сказал тебе главное: в тот же день, когда следователь позвонил в поселок дочерям покойной, никто не ответил. Позже выяснилось, что все четыре девочки пропали. И вот тут-то следственная группа вспомнила обряд по созданию Далис, и с замиранием сердца мы стали ждать.

Ты скажешь, мы плохо работали, пропустили улики, возможно, мы могли бы их спасти. На все эти обвинения я могу сказать: нет, не