Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

— Готов подключить. Если я этого не сделаю, то они подключатся сами. И не факт, что к моему каналу. Тогда ход их переговоров мы контролировать не будем. А они неизбежны.

— Этот твой человек из УСС, он сразу проявил интерес?

— Сразу. — Хартман немного опустил стекло и стряхнул пепел с сигареты наружу. — Покажи мне разведчика, который не сделает стойку на запах урановой бомбы? Она воняет все сильнее. Сейчас это единственное предложение сатаны, от которого невозможно отказаться. Но, думаю, они будут проверять.

— Хорошо. Тут есть время сориентироваться. А шведы?

— Хотят получить джокер для послевоенной игры. Конечно, им придется делиться с союзниками, но делиться — не значит отдать. Меня, по правде сказать, больше волнует Гелариус. За ним кто-то стоит. Кто-то сильный. Вот он может сломать всю игру.

— Если уже не сломал.

— Нет, Гелариусу, политическому эмигранту, надо прийти с чем-то весомым. И пока он этого не получит, отношения с хозяином будут на «вы». Маловероятно, чтобы он выдал источник прежде, чем получит материал для торга. Кстати, первый отчет я должен предоставить ему через неделю.

— Иначе?

— Иначе он меня скомпрометирует. Что равносильно провалу. Так что ты очень вовремя.

— Гелариус скрывается от гестапо. Озирается, меняет квартиры. С ним двое. Видимо, абверовцы, невозвращенцы.

— Я знаю. Между прочим, англичане уже в теме. Виклунд проболтался. А может, решил набить себе

цену.

— Они уже подключились к переговорам?

— Практически да. В этой ситуации люди Даллеса были бы очень кстати. Англичанам придется делиться, а они этого не хотят.

— Интересно, интересно. — Чуешев восхищенно усмехнулся: — Проще говоря, ты — в эпицентре?

— Так получилось. — И зачем-то добавил: — Это медленная игра.

— А Шольц? Как быть с Шольцем?

— Шольц?.. М-да, это проблема.

Они замолчали, словно прислушиваясь к стуку капель по крыше автомобиля.

Чуешев не просто хотел доверять, он верил Хартману. Он осознавал всю хрупкость сложившейся комбинации, ее уязвимость и тот масштаб риска, которому подвергался Баварец. Вместе с тем уникальность позиции, в которой тот оказался, представляла исключительную ценность для советской разведки. И это не требовало лишних доказательств. А потому, помолчав, Чуешев уверенно резюмировал:

— Мое мнение, Франс: надо оставаться в игре. Любой ценой. Иного выхода нет.

Цюрих, Ауссерсиль, 23 сентября

Ночью беленограф, установленный на конспиративной квартире гестапо в Цюрихе, выдал фото Мод, снабженное невнятным текстом: «Лемке опознал женщину, которую мы ищем. Предпринимаемые усилия к задержанию.» — здесь текст обрывался.

Появившийся рано утром Шольц, увидев послание, распорядился немедленно связаться с Гереке. Того нашли не сразу, Гереке отлучился по какой-то личной надобности, и это вызвало приступ раздражения у и без того уже издерганного Шольца.

— Что это вы мне такое прислали в ночи, гаупт-штурмфюрер? — сдерживаясь, спросил он.

— Это фото радистки. То есть связной, которая доставляла рацию, — деревянным голосом отчеканил Гереке. — Лемке ее опознал.

— А фото откуда?

— Из отделения полиции на «Франкфуртераллее».

— Она у вас?

— Нет, штурмбаннфюрер, она сбежала из участка.

Шольц с усилием выпустил воздух через нос.

— Когда?

— Девятнадцатого сентября.

— То есть три дня назад. И вы только сейчас мне об этом сообщаете?

— Мы предприняли необходимые действия к ее поискам.

— И?

— Она исчезла.

— Так я и думал!

— Но мы установили ее личность. Я посчитал, что одного лишь фото вам будет недостаточно. — Ге-реке закашлялся. — Простите, штурмбаннфюрер. Поскольку ее задержали в метро на «Франкфуртер-аллее», мы предположили, что она либо работает, либо живет где-то по этой ветке. Собственно, эти три дня нам понадобились, чтобы охватить район от «Шиллингштрассе» до «Фридрихфельде».

Гереке вдруг смолк. Стоявший перед зеркалом Шольц сердито посмотрел на себя и дунул в трубку:

— Что за драматические паузы? Вы там?

— Так точно, — севшим голосом отозвался Гере-ке: он сдерживал кашель старого курильщика. — Сначала ее узнал хозяин кинотеатра «Макс Вальтер» в Лихтенберге, она работает у него кинооператором, крутит фильмы. Затем мы отыскали квартиру, которую она снимает на Линденаллее. Ни там, ни тут она больше не появлялась. Мод Ребрих, штурмбаннфю-рер. Мы разыскиваем Мод Ребрих. Около тридцати, средний рост, хорошее телосложение, брюнетка.

— Вот что, Гереке, — мрачно резюмировал Шольц, взглянув на часы, — возможно, вы не знаете, но я не люблю сюрпризы, даже приятные. Поэтому всё, что связано с этой бабой, всё, до последней мелочи, — вы слышите меня? — должно приходить ко мне в течение пятнадцати минут.

Шольц повесил трубку. Еще раз посмотрел на себя в зеркало и остался недоволен.

После того как двоих приехавших с ним гестаповцев обнаружили расстрелянными в служебной автомашине, третий угодил в больницу с проломленной головой, а Хартман испарился, пришлось задержаться в Цюрихе. Гесслица ночным поездом отправили назад в Берлин, на сей раз без сопровождения. Перед отбытием Шольц вновь спросил: «Значит, никого из вам знакомых в отеле вы не видели?» Гесслиц отрицательно помотал головой. «Но вы поправили воротник на пиджаке». — «Правда? — Брови Гесслица недоуменно поднялись. — Не обратил внимания. Возможно, у меня и подвернулся ворот. Или лацкан. Это машинально». — «Хотелось бы мне знать, криминальрат, в какую игру вы играете?» Тот пожал плечами: «Для меня всё просто, Шольц. Это война. Мы — на войне. Что еще добавить?» — «Браво. Ответ, достойный сотрудника тайной полиции. Ведь мы теперь коллеги, должны понимать друг друга с полуслова». — «Чтобы понимать друг друга с полуслова, — с расстановкой сказал Гесслиц, — фарфоровый болван, за какого вы меня держите, должен перестать бессмысленно покачивать головой». Лицо Шольца окаменело: «Утром зайдёте на Принц-Альбрехтштрассе к гауптштурмфюреру Гереке. Он будет вашим куратором».

Шольц не опасался, что Гесслиц не пересечет границу: в Берлине его ждала жена, которую он сильно любил. Прощаясь, они пожали руки. Гесслиц хотя бы не рассуждал без надобности, по крайней мере, вслух, что не могло не импонировать Шольцу, уважавшему сильных противников.

В соседней комнате послышался какой-то шум. Шольц подтянул галстук и открыл дверь. Явился Кошлитц, штурмбаннфюрер, последние три года просидевший в Цюрихе по линии гестапо, гладкий, добродушный толстяк, очевидно, с сильного похмелья. Он развалился на диване и, забросив ноги на журнальный столик, травил анекдоты своим сотрудникам. Когда в комнату вошел Шольц, Кошлитц, похохатывая, договаривал:

— И тут она делает книксен, громко