Исправительный дом - Никки Френч

– Вот же дерьмо! – произнес Дадли, причем его серые глаза сверкнули металлом.

– И вам того же! – парировала Табита.

– Мисс Харди, – крикнула судья, – немедленно прекратите выражаться! И вы, мистер Дадли, тоже. Вы обязаны хранить уважение к суду. Мисс Харди, у вас есть еще вопросы к свидетелю?

– Нет, – злобно ответила Табита, усаживаясь. – У меня к нему всё.

Глава 74

Табита присела рядом с Микаэлой.

– Ну что, ты готова? – спросила та.

Начать заключительную речь стороны обвинения должен был Саймон Брокбэнк. Но он сидел, руки в брюки, откинувшись на спинку своего стула и мило болтал с Элинор Экройд, как будто предлагал ей партию в карты. Что именно он говорит, разобрать было невозможно, но Табита заметила ответную ухмылку помощницы обвинителя.

– Судя по всему, у них отличное настроение, – пробормотала Табита.

– Да ну их! – прошептала Микаэла. – Ты лучше думай о том, что скажешь.

– Да что тут думать! Мне надо знать, о чем они болтают…

Микаэла открыла было рот, но тут же осеклась в нерешительности.

– Что? – спросила ее Табита.

– Слушай, я не уверена. Не знаю, стоит ли…

– Чего стоит?

– Мне показалось, что тебе это поможет в твоем последнем слове. А быть может, и нет.

– Да что там?

– Не хотела тебя сбивать, потому что тебе ведь захочется просмотреть все это, а вот потом…

– Да господи боже мой, просто покажи, что там у тебя!

Микаэла стала копаться в своих папках:

– Я тут собрала кое-какие репортажи о тебе и твоем процессе, – сказала она. – Мне подумалось, что тебе захочется взглянуть.

– Так чего же ты раньше не показала мне их?

– Думала, это тебя выбьет из колеи.

– Да дай же хоть посмотреть!

Микаэла вытащила нужную папку из вороха бумаг и придвинула ее к Табите.

– Журналистам не разрешается комментировать происходящее. Только докладывать как есть, – сказала она.

Табита открыла папку. В ней была довольно толстая стопка газетных вырезок, и в глаза сразу бросился газетный заголовок: «Я была вся залита его кровью»! Дальше шли слова: «Суд заслушал…» – и следовали цитаты из показаний Табиты. Ее внимание привлекли две фотографии. На первой был запечатлен Стюарт во дворе своего дома. Он щурился на солнце и выглядел, как показалось Табите, довольно-таки пожилым и добродушным. На втором же снимке красовалась сама Табита – изображение явно старое, скорее всего переснимок из паспорта или из железнодорожного проездного. Да, физиономия вышла свирепая, глядящая прямо на камеру, словно фото преступника двадцатых-тридцатых годов прошлого века.

Табита просмотрела еще несколько вырезок. Вот еще один заголовок: «Я переспала со своим учителем». Далее опять: «Суд заслушал», – и т. д. и т. п. К статье прилагался портрет, сделанный судебным художником. Табита не узнала себя: какая-то обкорнанная под машинку ведьма с жутким выражением лица, застывшая в нелепой позе. Она пролистала дальше и поразилась, сколько же журналистам удалось раздобыть ее фотографий. Вот явно школьная: Табита в блейзере. Вот ее застукали со стаканом и сигаретой. А вот она же на каком-то пляже…

Сначала ее поразили заголовки – все про секс, кровь, убийство. Но потом ей даже стало интересно, насколько же это дело привлекло внимание публики. Репортажи сделались обширнее, то на всю страницу, то на целый газетный разворот. Ей представилось, как по всей стране люди за чашечкой чая читают о ее интимной жизни, о психических проблемах, о том, почему соседи считают именно ее способной на убийство. Она прожила свою жизнь без друзей и без особой шумихи вокруг своей персоны, а вот теперь тысячи, много тысяч людей знали, кто она такая, и каждый имел о ней свое мнение. Кто-то считал ее убийцей, кто-то полагал, что она стала жертвой жестокого обращения; кто-то был за нее, кто-то против, но никого из них она лично не знала и ни о ком не имела ни малейшего понятия.

Табита закрыла папку. У нее внезапно закружилась голова, словно под ногами развезлась бездна и она заглянула в нее.

Отворилась дверь, и в зал суда вошел пристав. Однако судьи все еще не было. Пристав направился к Саймону Брокбэнку и стал с ним о чем-то шептаться. Брокбэнк оглянулся на Табиту. Тогда пристав подошел к ней и заговорил очень тихо, словно не хотел, чтобы их разговор подслушали:

– Судья Мандей хочет видеть вас и представителя стороны обвинения в своем кабинете.

Табита что-то попыталась сказать в ответ, но пристав знаком руки велел ей молчать и идти за ним. Вслед потянулись Брокбэнк и Элинор Экройд. Пока они все четверо шли из зала суда по коридорам, Табита лихорадочно пыталась придумать нужный вопрос, но ничего ей в голову не приходило. Ее томило некое предчувствие, будто она упустила какой-то важный момент и теперь может разразиться катастрофа.

Пристав открыл дверь кабинета, и Табита прошла в роскошно обставленную комнату, где за столом восседала судья Мандей. На этот раз она не делала вид, что разговаривает по телефону или занята каким-то другим делом. Ее руки были сложены одна поверх другой, и судья глядела на своих гостей. Напротив стола стояли три кресла. Судья пригласила вошедших садиться.

– Если в процессе заявлен еще какой-нибудь новый свидетель, – начала Табита, – то я…

Мандей подняла кисти рук, словно в молитвенной позе:

– Мисс Харди, хоть раз в жизни извольте помолчать, пока вам не предоставят слово!

– Извините, – мрачно буркнула Табита.

– Вот и хорошо, – произнесла судья. – Теперь я хотела бы довести до вашего сведения – в частности, до вашего, мисс Харди, что все, что сейчас будет вам объявлено в этом кабинете, является сугубо конфиденциальной информацией. Она не должна оглашаться ни в зале суда, ни где-либо еще. Вам это понятно?

– Да, разумеется.

– Вам следует не только понимать, что я говорю, но и ответить мне согласием.

– Хорошо, мы согласны.

Судья помолчала, собираясь с мыслями.

– Я много думала над вашим делом, – наконец сказала она. – Вчерашний вечер и почти полночи я читала все стенограммы допросов. Особое внимание я уделила показаниям судебно-медицинского эксперта, показаниям курьера из службы доставки и вчерашним показаниям детектива, который вел расследование.

У Табиты в груди появилось ощущение грядущего момента истины. Она глянула в сторону Брокбэнка. Тот выглядел совершенно равнодушным, но и на его лице показалось слабое подобие улыбки.

– Дело мисс Харди, – продолжала судья Мандей, – основывалось лишь на косвенных уликах. На первый взгляд показания против подсудимой выглядели достаточно убедительно. Но, на мой взгляд, в ходе допроса свидетелей были выявлены грубые ошибки и упущения следствия.

Судья умолкла и