Исправительный дом - Никки Френч

в связи с чем Табита Харди смогла выйти из этого здания на свободу, – говорил он. – Я хотел бы добавить, что дело будет пересмотрено и, кроме того, у следствия нет иных подозреваемых.

– Как нет иных подозреваемых? – раздался голос какого-то репортера.

– Нет.

– А не пошел бы ты? – крикнула детективу Табита, шагая вперед, в сияние света и свободы. – Что, лажанулся, а теперь делаешь из меня монстра, чтобы показаться перед всеми белым и пушистым?

Сверкали вспышки фотокамер, навстречу протягивались микрофоны, и Табита слышала, как многие зовут ее по имени.

– Убийца! – вдруг раздалось неподалеку.

Табита повернула голову и увидела перед собой разъяренное женское лицо, которое ей не раз доводилось созерцать на галерее суда.

– Отвали, – сказала она.

– Представитель полиции только что сказал, что у следствия нет иных подозреваемых, – надрывалась женщина слева, протягивая микрофон. – Как вы это прокомментируете?

Табита вспомнила слова Брокбэнка о том, что быть признанной невиновной отнюдь не означает, что ты не совершала преступления.

– Полиция проиграла дело, – сказала она. – Она проиграла его там, проиграет и здесь.

– Как вы себя чувствуете сейчас? – крикнул еще кто-то.

– Скажи им что-нибудь, – прохрипела ей Микаэла. – А я пока вызову такси.

Но у Табиты, которая в тот миг стояла на ступеньках, почти что потеряв рассудок от ощущения свободы, уже не было слов.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – вымолвила она.

– Что будете теперь делать?

– Думаю, пойду искупаюсь.

Впрочем, ей в тот момент было совсем не до плавания. Оставалось еще одно дело, не требующее отлагательства.

А все остальное пока могло и подождать.

Часть четвертая. На свободе

Глава 75

Табита сидела в вагоне поезда и смотрела в окно сквозь собственное отражение: маленькое бледное личико, обрамленное копной растрепанных волос. «Ну ведьма!» – думала она, глядя на блестящее пенящееся море вдалеке. Мимо проплывали поля, небольшие рощицы, холмы. Лето уже потихоньку отходило, листья на деревьях поникли от зноя.

Она вышла в Труро, купила стаканчик кофе без сахара и устроилась ждать автобус. Автобус подъехал только через полчаса и оказался совершенно пустым. Он вез Табиту по узким корнуэльским дорогам, вдоль которых неожиданно возникали маленькие городки и одинокие церквушки, и, наконец, притормозил на пыльной обочине.

На весь остальной путь ей потребовалось больше часа, но Табита была даже рада этому. Полгода она мечтала вот так прогуляться по безлюдным пустошам, ощущая боль в натруженных ногах и ласкающий лицо ветер. Правда, в тот день ветра не было, и воздух стоял горячий и неподвижный. На дороге чайки расклевывали какую-то падаль.

Табита понимала, что ей стоило бы подумать о том, как вести себя при встрече со знакомыми, но думать было лень, и она просто прокручивала полусформировавшиеся мысли у себя в голове.

Стоянка для трейлеров располагалась на самой окраине города. На одном конце ее работал бакалейный магазин, а на другой красовалось нечто, что в сезон дождей должно было быть ручьем, а летом превращалось в пересохшую канаву. У дверей одного из трейлеров был небольшой садик, окруженный низеньким частоколом. Другой трейлер после пожара представлял собой обугленный остов. Неподалеку стоял еще один с разбитыми окнами, сквозь которые Табита смогла разглядеть несметное множество смятых картонных коробок. Шторы соседнего были плотно задернуты, а у входа – припаркованный мотоцикл. На ступеньках следующего помещался огромных размеров мужчина, эдакий человек-гора, который поприветствовал Табиту, подняв свою жестянку с пивом.

Она искала автофургон, который обнаружился в дальнем конце стоянки, обращенный окнами к дренажной канаве, полям, что расстилались за нею, и поблескивающему далекому морю. Табита подошла ближе, безвольно, словно во сне, переставляя ноги. Она постучала и отступила на пару шагов. Дверь резко распахнулась.

Он стоял и смотрел на нее сверху вниз, спокойно, без удивления. Он не выглядел ни рассерженным, ни испуганным, а даже смотрел с каким-то облегчением, словно давно ждал ее.

– Как ты узнала? – спросил он наконец.

– Привет, Сэм.

Они сидели на шатких раскладных стульях, которые Сэм вытащил из-под своего фургона. Сэм как никогда походил на лису: облезлый и запущенный. Но у него были крепкие руки, по которым словно струились татуировки – русалочий хвост и цветущая роза. Да и, кроме того, вспомнила Табита, он служил в армии. Сэм выглядел худощавым, но он был сильным, гораздо сильнее Табиты.

Она обернулась и увидела, что человек-гора ушел и вокруг, кроме них двоих, вообще никого не было.

– Как ты меня нашла?

– Это оказалось не так уж и сложно. Ты не оставил своих контактов в автобусной компании, но мне удалось переговорить с Джо Саймонсом.

Глаза Макбрайда забегали, но он ничего не сказал.

– Я еще потом переговорила с этой женщиной из конторы на автостанции и глянула расписание автобусов. В тот день за рулем был он. А ты сидел рядом. В Окхэме ты вышел из автобуса, но не сел в него обратно.

– Как ты узнала?

Сэм достал из кармана жестянку с табаком и свернул себе тонкую сигарету. Пальцы у него были желтые от никотина, а зубы в пятнах.

– Я все время видела это, но не замечала. Все произошло на виду, и никто не обратил внимания. Автобус.

– И что?

– Когда он подошел к остановке утром, я видела треснувшее стекло. Я просмотрела запись с камеры наблюдения раз сто.

И теперь она представляла эту картину: мальчишеское лицо, словно бы перечеркнутое паутиной трещин на стекле.

– Но вот днем, когда автобус вернулся, стекло было уже целое.

Уже другой мальчик смотрел в объектив камеры через прозрачное стекло.

Макбрайд разглядывал спекшуюся землю у себя под ногами.

– Ты сказал мне при нашей встрече, что провел за баранкой весь день. Причем повторил дважды. Но как только я вспомнила про окно, то просмотрела запись еще раз. Ну да, конечно, это был другой автобус. А ты ничего мне об этом не сказал.

Сэм принялся сворачивать новую сигарету. Табита смотрела, как его пальцы ловко управляются с клочком бумаги и табаком.

– Это буквально сводило меня с ума, – продолжала Табита. – Все в деревне ненавидели Стюарта, кроме меня. Но никто, кроме меня, не смог бы расправиться с ним. А теперь вот ты. В то утро ты приехал на автобусе в Окхэм. Вышел на улицу и, как обычно, купил в магазине сигарет, а потом вернулся за автобус. Любой, кто будет просматривать запись с камеры, непременно решит, что ты уехал. А ты, пользуясь тем, что автобус закрывал тебя от объектива, направился к дому Стюарта.

Сэм ничего не отвечал, а лишь