Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса - Артур Конан Дойль

диковинкой среди них, насколько помню, было дело, связанное с известным в Саррее семейством Ройлотт из Сток-Морана. События эти относятся к начальному периоду нашего с Холмсом приятельства, когда мы делили с ним холостяцкое жилье на Бейкер-стрит. Я предал бы их гласности раньше, если б не обязательство молчать, от которого я ныне свободен, так как дама, его с меня взявшая, месяц назад безвременно скончалась. Ознакомить публику с фактами, вероятно, не помешает: смерть доктора Гримсби Ройлотта породила множество слухов, и у меня есть основания думать, что слухи эти ужасней, нежели сама действительность.

В один из апрельских дней 1883 года я проснулся рано утром и обнаружил Шерлока Холмса, полностью одетого, у моей постели. Часы на каминной полке показывали четверть восьмого, меж тем я знал, что Холмс обычно встает поздно. Я люблю размеренный образ жизни, а потому смерил своего приятеля удивленным и даже несколько недовольным взглядом.

– Очень сожалею, Ватсон, что пришлось вас разбудить, – сказал он, – но такова сегодня наша общая участь. Сначала разбудили миссис Хадсон, она подняла с постели меня, и вот пришла ваша очередь.

– А что случилось? Пожар?

– Нет, клиентка. Юная леди, похоже очень взволнованная, немедленно меня требует. Сейчас она ждет в гостиной. Когда юные леди ни свет ни заря отправляются в путь по столице, чтобы поднять людей с постели, они, надо полагать, желают сообщить нечто очень важное. Не исключено, что случай окажется интересным и вам захочется проследить его с самого начала. Как бы то ни было, я решился вас потревожить, чтобы дать вам такую возможность.

– Дружище, я ни за что не согласился бы ее упустить.

Самым большим для меня удовольствием было наблюдать за расследованиями Холмса, восхищаться его дедукцией, молниеносной, как интуитивные догадки, и все же основанной на строгой логике, с помощью которой он распутывал одно дело за другим. Я мигом накинул на себя одежду и через две-три минуты был готов спуститься вместе с Холмсом в гостиную. У окна сидела дама в черном, под плотной вуалью. При виде нас она поднялась с места.

– Доброго утра, мадам, – бодрым голосом произнес Холмс. – Меня зовут Шерлок Холмс. А это мой ближайший друг и коллега доктор Ватсон. С ним, как и со мной, вы можете быть вполне откровенны. Ха! Я рад, что миссис Хадсон догадалась развести огонь. Прошу, подсаживайтесь ближе к камину, и я прикажу подать вам чашку кофе; вижу, вас бьет озноб.

– Я дрожу не от холода, – тихо произнесла женщина, следуя приглашению.

– От чего же?

– От страха, мистер Холмс. От ужаса.

Она подняла вуаль, и мы убедились, что выглядит она поистине плачевно: изможденное серое лицо, испуганный взгляд загнанного зверька. Черты, телосложение – тридцатилетней женщины, но волосы преждевременно поседели, на щеках лежит печать усталости. Шерлок Холмс окинул ее своим обычным беглым, но всепонимающим взглядом.

– Не бойтесь, – ласково произнес он и похлопал гостью по руке. – Я уверен, мы очень скоро уладим ваше дело. Вижу, вы прибыли сегодня утренним поездом.

– Так вы меня знаете?

– Нет, но у вас из левой перчатки торчит обратный билет. Вы, должно быть, выехали очень рано, но до станции вам пришлось преодолеть изрядное расстояние в догкарте, по плохой дороге.

Дама вздрогнула и удивленно уставилась на моего приятеля.

– Сударыня, в этом нет ничего загадочного, – улыбнулся Холмс. – На левом рукаве вашего жакета я вижу не менее шести пятен грязи. И они очень свежие. Так запачкаться можно только в догкарте, причем если сидишь слева от кучера.

– Каков бы ни был ход ваших рассуждений, вы совершенно правы, – согласилась гостья. – Я выехала из дому, когда еще не было шести, в двадцать минут седьмого добралась до Летерхеда и с первым поездом прибыла на вокзал Ватерлоо. Сэр, я больше не выдержу, я просто сойду с ума. Мне не к кому обратиться… то есть я знаю одного человека, которому небезразлична, но от него, бедняги, толку никакого. Я слышала о вас, мистер Холмс, слышала от миссис Фаринтош: в час крайней нужды вы оказали ей помощь. Она дала мне ваш адрес. О, сэр, не могли бы вы помочь и мне или, по крайней мере, рассеять хоть немного непроглядную тьму, которая меня окружает? Сейчас мне нечем вознаградить вас за труды, но через месяц-полтора я выйду замуж, стану распоряжаться собственным доходом, и тогда докажу, что умею быть благодарной.

Холмс открыл ящик своего стола, вынул оттуда книжечку, куда записывал посетителей, и стал просматривать.

– Фаринтош… Ах да, припоминаю, речь шла об опаловой диадеме. Наверное, Ватсон, это было до знакомства с вами. Могу сказать одно, сударыня: я буду счастлив уделить вашему делу такое же внимание, как и делу вашей приятельницы. Что до вознаграждения, то мои занятия – сами по себе награда, однако вы можете при желании, в удобное для вас время, возместить мои издержки, если они возникнут. А теперь прошу вас изложить все, что поможет нам составить мнение о вашей истории.

– Увы, – отвечала гостья, – весь ужас заключается в том, что мои страхи очень неопределенны, а подозрения основаны только на мелочах – пустяках, как сочтут посторонние. И даже тот, от кого я по праву могу ждать помощи и совета, объясняет мои рассказы причудами воображения нервной женщины. Он не говорит этого прямо, но какие успокоительные дает ответы, как отводит при этом глаза! Я слышала, мистер Холмс, что вы способны распознавать многообразные пороки человеческой души. Вы можете посоветовать, как избежать опасностей, что меня окружают.

– Сударыня, я весь внимание.

– Меня зовут Хелен Стоунер, и я живу на западной границе Саррея со своим отчимом, последним представителем одного из самых старых в Англии саксонских семейств, Ройлоттов из Сток-Морана.

Холмс кивнул:

– Фамилия мне знакома.

– Семья одно время принадлежала к богатейшим в Англии, ее владения простирались в Беркшир на севере и Хэмпшир на западе. Но в прошлом столетии четверо наследников подряд оказались беспутными прожигателями жизни. Во дни Регентства их дело завершил еще один Ройлотт, игрок. Не осталось ничего, кроме нескольких акров земли и двухсотлетнего дома, к тому же обремененного закладной на большую сумму. Последний сквайр влачил в нем жалкое существование нищего аристократа, но его единственный сын, мой отчим, понял, что нужно приспосабливаться к обстоятельствам, взял денег в долг у одного из родичей, получил диплом медика и уехал в Калькутту, где, благодаря профессиональным навыкам и силе характера, приобрел большую практику. Но однажды, когда в его доме произошло несколько краж, доктор в припадке ярости