Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

Тот сверху из кабины крана показал на часы — остается до конца рабочего дня двадцать минут, подождите. Кран заканчивал разгрузку «Адмирала Ушакова». Судно уже высоко поднялось над водой, так что видна была широкая лопасть гребного винта.

Заглянув в окно диспетчерской, Иван Тимофеевич увидел Витю. Он склонился над столом и вместе с Киреевым рассматривал какую-то схему. Поглощенные этим занятием, они даже не услышали, когда Иван Тимофеевич их окликнул.

— А я думаю, что это и есть вводный канал, — говорил Витя. Киреев с сомнением покачал головой.

— Витя! — снова позвал Иван Тимофеевич. Тот поднял голову и ничего не видящим взглядом окинул старика.

— Это канал! — сказал он, глядя через окно на Ивана Тимофеевича и все-такн не замечая его.

— Иди же сюда! — крикнул Иван Тимофеевич.

Витя нахмурился, как человек, которого оторвали от сложного, интересного дела, и поздоровался.

— Вы за Олю не беспокойтесь, — сказал он, узнав, зачем его звали. — Но я не могу выдать Олю.

Иван Тимофеевич сказал, что ему непременно надо увидеть внучку.

Витя остался непреклонным: Оля правильно поступила. Вероника Александровна очень нехорошая. Бабушка называется, только ругается и кричит! У него тоже есть бабушка в деревне. Так то же совсем другая бабушка. Она ни на что не сердится. Приедет, так непременно варенье привезет, и пироги, и всякие вкусные вещи…

— А у этой вашей Вероники Александровны три чемодана платьев, а Оле она привезла хоть одно? Разве не видит, в чем Оля ходит?!

Смена закончилась. Николай Степанович подошел к старику и, прервав сына, который продолжал твердить, что ни за что не выдаст, где Оля, удивленно спросил:

— Разве ее нет дома? Что случилось?

И когда ему рассказали о том, что произошло, Николай Степанович сказал сыну:

— Никто не требует, чтобы ты выдавал место, куда спряталась Оля. Но ты пойди и от моего имени передай: через два часа она должна быть дома. Понял? Никуда она не поедет Слово даю. Идем, Иван Тимофеевич.

Витя вздохнул, с сожалением взглянул через окно на схему, над которой все еще сидел Киреев, и крикнул ему, что сейчас вернется.

По дороге Иван Тимофеевич все сокрушался — зачем он согласился отдать Олю. Вот и Алексей Петрович считает, что не нужно было этого делать.

— И я так считаю. Да и каждый вам это подтвердит. Жаль, что раньше с вами об этом не поговорил, — сказал Николай Степанович. — Вероника Александровна пусть едет. Сегодня же пусть едет. Зачем из-за нее девочку терзать?

— Неудобно мне, Николай Степанович. Ведь как-никак она гостья и… права имеет на Олю, — неуверенно возразил старик.

— Вы не сможете ей сказать, так я смогу! А прав у нее никаких!

Когда они вошли, Миша; уныло сидевший в углу, поднял голову и радостно улыбнулся. Вероника Александровна гладила платье. Она поздоровалась сдержанно.

— Пойди, Миша, побегай, — решительно произнес Николай Степанович.

Миша взглянул на бабушку, и та ответила ему легким кивком. Миша сорвался с места и выскочил за дверь.

— Вы разыскали эту несносную девчонку? — холодно спросила Вероника Александровна, обращаясь к Ивану Тимофеевичу.

— Она сюда вернется только тогда, когда вы уедете, — вместо него ответил Николай Степанович. — Хорошо бы, если б Оля уже сегодня ночевала дома, а не скиталась бог знает где.

В поведении и в лице Николая Степановича теперь не было и тени того добродушия, которое при первой встрече даже на Веронику Александровну произвело впечатление.

— Наши семейные дела мы в состоянии решить без помощи посторонних, — процедила, почти не разжимая губ, Вероника Александровна и аккуратно развесила платье на стуле.

— И все-таки вам лучше всего сложить это платье. Я помогу вам достать чемоданы. — Николай Степанович вытащил чемодан, который торчал из-под кровати.

— Да как вы смеете! — возмущенно проговорила Вероника Александровна. — Иван Тимофеевич, как вы допускаете, чтоб в вашем доме чужие люди так много себе позволяли?

— Мы тут не чужие, — негромко произнес старик и достал трубку, но не стал ее раскуривать в присутствии гостьи.

— Чужие люди из-под бомб вывезли Олю. Чужие люди, как могли, помогали девочке, когда она сиротой осталась на руках старика. Чужие люди помогут ей стать хорошим, полезным человеком, — сказал Николай Степанович. — А бабушка даже не поинтересовалась, где и как во время войны жила ее внучка. Бабушка даже ситцевой рубашонки не привезла внучке. Впрочем, в Москве-то вы, вероятно, ей даже шелковое платье сшили бы. Пусть люди видят, какая она заботливая, Олина бабушка!

— Да кто вам дал право так говорить?! — Вероника Александровна едва не задохнулась от. негодования.

— Всегда так говорю, если вижу несправедливость. И буду говорить. Они к вам, и старик, и девочка, всей душой… а вы и не заметили этого. Ничего вы не увидели тут. Не в нашу эпоху бы вам жить… Ну, а Олю мы в ту, вашу эпоху, не пустим, и край!

— Нет, я отсюда уеду! Сейчас! Немедленно!

— Вот и хорошо, — уже спокойно произнес Николай Степанович. Он вышел в сени и вернулся с мылом, щетками, полотенцем Вероники Александровны и все это положил на стол.

— Пойдем, Иван Тимофеевич, позвоним, чтобы машину дали. — Николай Степанович лукаво подмигнул старику.

На причальной пушке, неподалеку от сторожки сидел Миша и камнем выравнивал ржавый гвоздь. Увидев Ивана Тимофеевича, он подбежал к нему.

— Идите, идите, Николай Степанович, а я тут с мальцом попрощаюсь. — И старик вместе с Мишей уселся на скамейку возле бочки с водой.

Сюда обычно приходили грузчики покурить, но теперь здесь не было никого.

— Иван Тимофеевич, а ведь Оля нашлась. Она в порту. Сеня сказал-она ехать не хочет… — Миша осекся. — Ой, что я наделал!.. Я ж обещал молчать…

— Оля здесь остается.

— Вы правильно решили… И мне жалко уезжать от Оли и от вас, дедушка. — Миша потер глаз, точно в него попала соринка, потом потер другой.

— Увидитесь вы еще с Олей. Подрастете и увидитесь.

— Иван Тимофеевич, я хотел вас спросить… Ну, если я кончу школу и приеду сюда, вы… пустите меня к себе?

— Приезжай, Миша, место всегда найдется.

— Я через три с половиной года уже паспорт получу, а через четыре-школу копчу. Я уеду тогда… к вам уеду. Буду учиться тут и работать. Хорошо?

— Хорошо, Миша. Ну, что ж, прощай, мальчик. Вы ведь сейчас уезжаете.

— Уже?… Ну, ладно, все равно меня ведь никуда теперь не пускают, и Оля не придет, пока мы не уедем…

Миша неуверенно потянулся к старику, и тот, заметив это движение, прижал мальчика к себе.

— Мне