Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

Старик погладил белый хохолок над Мишиным лбом и, приподняв его голову, посмотрел в глаза долгим серьезным взглядом.

— Ты еще много хорошего увидишь, — проговорил он. — Встретишь много людей и хороших, и интересных, и умных. Только сам никогда не криви душой…

Глава девятнадцатая

Семен, выпятив от усердия нижнюю губу, решал задачу. Он писал карандашом в потрепанной тетради, которую всегда носил за пазухой.

Оля, прислонившись спиной к горячей обшивке старого катера, внимательно наблюдала за своим учеником. Он ей сообщил, что слышал, как Иваи Тимофеевич звонил из лоцвахты барбе Спире в Дофиновку. А почему Семен очутился возле окон помещения, где дежурят лоцманы? Впрочем, Оля догадывалась, чем там занимался Семен, но заговорила об этом только тогда, когда он окончательно разделался с задачей.

— Так… вообще, — в ответ промямлил Семен и опять склонился над тетрадью.

— Отвечай-ка, что ты там делал? — не отставала от него Оля.

— Ну, просто так… Вот привязалась!

— Хочешь, я тебе скажу, — что ты там делал?! Собирал окурки, которые оттуда выбрасывают в ящик с песком. Он стоит под окнами лоцвахты, этот ящик.

Семен молчал. Удивительно. Как она угадала?! Но что поделаешь, если иногда хочется покурить. Папирос ведь никак не раздобудешь.

— Вот когда ты с нами, так папиросы не нужны, а как один бегаешь, так непременно окурки подбирать надо, — укоряла его Оля. — Даже противно, что от таких дурацких привычек отвыкнуть не можешь.

— Я от всего уже отвык, — угрюмо ответил Семен.

— Воображаю, какой из тебя моряк выйдет, если в тебе ни капли выдержки нет. И воли тоже. Ни на копейку нет силы воли!

— Это ты брось! Есть у меня сила воли, не беспокойся!

— Докажи!

— И докажу!

— Докажи, докажи! Вот брось возиться с окурками!

— Сможешь убедиться, — сказал Семен, пряча за пазуху тетрадь.

Некоторое время они молчали. Потом Оля снова заговорила, но уже совсем другим тоном.

— Ну, пойди, Сеня, в самый последний раз туда… домой… в общем к деду. Узнай, уезжает ли Вероника Александровна? Она ведь вчера не уехала…

Но Семен медлил. Ему не хотелось показываться на глаза ни Веронике Александровне, ни деду. Если старик спросит, где Оля, как ему соврешь?

— Иди же, Сеня.

— Хорошо, попробую еще раз… Я, может, тебе поесть раздобуду у Вити.

— Не хочу я есть!

— Не ври, — заметил Семен и ушел.

Оля прилегла в тени катера. На суше суда имеют такой же жалкий вид, как выброшенные на берег рыбы. А этот катер к тому же стар. Водолазы вытащили его, и сейчас он стоит ржавый, с серыми полосами на боках, весь заросший ракушками.

Интересно, где побывал этот катер? Может, на нем ходили десантники на Мысхако. Может быть, он участвовал в Севастопольской обороне. На нем так много старых заплат, они от осколков, эти заплаты.

А может, это пограничник, который охотился за нарушителями и контрабандистами? За такими, как Хорек. Как они от него прятались у береговых скал в своих шлюпках!.. Вот заплатка от пули, маленькая такая. Кто-то целился в капитана. Когда? Как это было?… И вот люди безразлично смотрят на него, а кто-нибудь еще скажет: «старая галоша»… И если б он мог слышать, как бы ему было обидно. А если бы он мог говорить, что бы он рассказал, этот старый воин?…

Оля перевернулась на живот. Подперев щеки кулаками и глядя в воду, она представила себе, каким веселым и красивым сошел первый раз в воду маленький кораблик. Потом было его первое сражение с вражеским судном. Скорей всего это была фелюга с черными пиратскими парусами… Картина сражения возникала не совсем ясно, потому что в это время стая фиринок, которая неторопливо плыла в зелено-прозрачной воде, вдруг заметалась, заюлила. Сбоку мелькнуло розоватое крыло. Ах, это ты, жадная ставридка, распугала всех! Нет больше стаи, только две фиринки растерянно мечутся туда-сюда. Но вот и они пропали…

Зато со дна к солнцу, едва-едва шевеля плавниками, поднимается толстый, головастый бычок. Оля улыбнулась. Почему-то из всех рыб ей больше всего симпатичны бычки. Они похожи на головастиков, эти черномазые дуралеи. Бычок глубокомысленно замер. Можно подумать — он прислушивается. Что-то ему не понравилось, и он не торопясь опускает свою лобастую голову и медленно отправляется домой, в камни, на дно.

Вдруг зашептали, зашевелились две старые сваи. Они приподнялись, опустились и снова приподнялись — мелкие волны добежали до свай, играя их длинными мягкими волосами. Медуза в нарядной юбчонке кокетливо проплыла между ними, выискивая место поглубже и похолоднее. Море опять успокоилось. И снова показалась пугливая стайка, на этот раз — черноглазых толстеньких рачков.

Оля все смотрела в воду. Разве она смогла бы уехать отсюда? Оставить море, оставить деда. Но так больно делается, когда думаешь про все, что случилось…

Если бы Вероника Александровна уехала, деда разыскал бы ее, Олю, и сказал: идем домой! Но Вероника Александровна не уехала… Ждет ее. Упрямо ждет и не хочет ехать…

Вон «Адмирал Ушаков» заканчивает разгрузку, потом его трюмы снова наполнятся. Он пойдет принимать уголь, затем пресную воду… Это займет несколько часов.

Вот комсомольцы порта досрочно разгрузили «Михаил Кутузов». Об этом их просили моряки судна: они почти на целый день пришли раньше в порт.

А ведь если воду подвести к причалу, где погрузка идет, было бы лучше. И причалы для кранов пошире бы сделать, а то ручищи у них длиннющие…

И Оля вдруг поняла, что ни в какой рейс она не пойдет. Вернется к деду. Разве он может обойтись без нее?! И не потому, что она хозяйка в доме, варит, стирает. Дед, как все моряки, сам умеет и постирать, и сварить. Он не сможет без нее, потому что привык и любит. А хотел он, чтоб она уехала… Думал, наверное, что там ей лучше будет… Никогда раньше не говорил, что Оля ему мешает, а совсем наоборот. Оля один раз сказала: «Деда, ты бы, как другие, ушел на пенсию». Он улыбнулся в усы и ответил: «У нас в роду стариков не бывало. Мой отец до семидесяти четырех лет рыбачил, а мне каких-нибудь шестьдесят пять»…

И вот она убежала из дому. Только о себе подумала… А деда?… Он тревожится… Сегодня вечером она пойдет к нему на маяк. Нет, сейчас пойдет на маяк, и будет ждать там, и скажет: никуда я от тебя не поеду, и нигде мне без тебя не будет хорошо… А если нужно учить эти противные